out_back.txt

79
65
53
50
* * *
58
32
		……………………………………
80
51
12
35
17
* * *
21
23
68
26
52
28
62
67
59
10
78
40
20
41
54
54
		……………………………………
* * *
67
* * *
		……………………………………
		……………………………………
40
64
27
59
30
57
* * *
34
80
56
36
* * *
61
43
39
19
18
49
55
31
77
42
66
50
53
		……………………………………
63
* * *
76
		……………………………………
49
45
19
* * *
		……………………………………
		……………………………………
55
58
48
46
20
26
60
60
75
51
11
* * *
74
70
45
		………………………….
73
29
33
42
39
27
37
69
* * *
36
38
* * *
21
16
18
28
38
* * *
48
35
41
47
* * *
17
56
15
44
66
22
65
22
64
* * *
* * *
24
63
23
29
25
30
52
14
* * *
62
37
31
		……………………………………
61
72
		……………………………………
43
		………………………….
71
* * *
		……………………………………
34
24
57
* * *
13
25
46
44
68
		……………………………………
33
47
32
		Они ей заменяли всё;
		Заветный вензель О да Е.
		Про
    (Послание к Л. П.)
    (Послание к Л. П.)
		Оно сверкает Ипокреной[46 - В лета красные моиПоэтический аиНравился мне пеной шумной,Сим подобием любвиИли юности безумной, и проч.(Послание к Л. П.)];
		Что знала, то забыла. Да,
		Страстей игру мы знали оба;
		И так они старели оба.
		Обоих ожидала злоба
		Перед супругом двери гроба,
		Но эта важная забава
		Наш Мак-Адам или Мак-Ева
		Ловласов обветшала слава
		Вы сохраняете права.
		Свои счастливые права,
		Где ты? приди: свои права
		Неловкий, он едва-едва
		Чу… снег хрустит… прохожий; дева
		Сменит не раз младая дева
		Ей внятно всё. Простая дева,
		Не гонит уж коров из хлева,
		Без удивления, без гнева…
		Послушайте ж меня без гнева:
		Зима свершит, треща от гнева,
		Нежней свирельного напева:
		Дика, печальна, молчалива,
		Как лань лесная, боязлива,
		Она была нетороплива,
		Не холодна, не говорлива,
		Как и надменная Москва.
		Остряк, недавно из Тамбова,
Стих Грибоедова.
Стих Грибоедова.
		И вот общественное мненье![64 - Стих Грибоедова.]
		С семьей Панфила Харликова
		Я нынче стала бестолкова.
		Ей отвечает. Голова
		Когда болела голова;
		Чья не кружится голова,
		Превозмогли. Она два слова
		Да кстати, здесь о том два слова:
		Кто все движенья, все слова
		Иноплеменные слова.
		И сыпать острые слова,
		Чтоб он не говорил ни слова,
		Его не видят, с ним ни слова;
		«Я влюблена», – шептала снова
		Проснется за€ полдень, и снова
		«Сердечный друг, ты нездорова». —
		«Дитя мое, ты нездорова;
		Да, слава Богу, ты здорова!
		Она навстречу. Как сурова!
Пародия известных стихов Ломоносова:
Пародия известных стихов Ломоносова:
		Да ты, красавица, готова!
		Хотят уж капать; уж готова
		До утра жизнь его готова,
		Я плакать, я рыдать готова!..» —
		Давно умолкнувшие чувства;
		Всегда возвышенные чувства,
		Любил методу он из чувства,
		Послушная влеченью чувства,
		Надежней дружбы и родства:
		Не муки тайные злодейства
		Преданья русского семейства,
		Сверкал без глупого жеманства,
		Но я не создан для блаженства;
		Напрасны ваши совершенства:
		Признаньем также без искусства;
		За то ль, что любит без искусства,
		Но в строгих правилах искусства,
		И муз возвышенных искусства,
		Без вечных истин, без педантства,
		Плащи бросают два врага.
		Еще не целя, два врага
		Взбесить оплошного врага;
		Зарецкий тридцать два шага
		Четыре перешли шага,
		С окрестных гор уже снега
		Крутые роет берега;
		Да полно, милый, ради Бога.
		В передней толкотня, тревога;
		Стоит олень, склонив рога;
		Склонив бодливые рога,
		Шум, хохот, давка у порога,
		На потопленные луга.
		Убив на поединке друга,
		Задумчивость, ее подруга
		Так ваша верная подруга
		Враги! Давно ли друг от друга
		По сердцу я нашла бы друга,
		Была бы верная супруга
		К тому ж и мнения супруга
		Томясь в бездействии досуга
		Теченье сельского досуга
		Давно ль они часы досуга,
		Что было для него измлада
		Всю эту ветошь маскарада,
		Янтарь на трубках Цареграда,
		И труд, и мука, и отрада,
		Уездных матушек отрада,
		Пугать людей для них отрада.
		И, чувств изнеженных отрада,
		Что в них? Сейчас отдать я рада
		Исчезла ревность и досада
		И вот из ближнего посада,
		Над их бровями надпись ада:
		Вы не узнали б никогда,
		Кто не наскучит никогда?
		Ему не снились никогда.
		Он, не читая никогда,
		В двух только случаях: когда
		Тревожат сердце иногда:
		Он только смеет иногда,
		Мы любим слушать иногда
		Себе встречал я иногда:
		Была ты влюблена тогда?» —
		И рассыпалася, – тогда
		Кому порок наш не беда?
		Да после скучного обеда
		Внушать любовь для них беда,
		Без неприметного следа
		Мне не наделала б вреда.
		Но в книгах не видал вреда;
		Пришла худая череда!
		Зевоты хладная чреда
		Взойдет ли он, тотчас беседа
		И где об ней идет беседа.
		Где собралися два соседа
		Ко мне забредшего соседа,
		За полурусского соседа;
		Но дико светская вражда
		Укажет будущий невежда
		Он сердцем милый был невежда,
		Его лелеяла надежда,
		Быть может (лестная надежда!),
		Когда ж падучая звезда
		Свободна русская езда
		Имеет сельская свобода
		Прости ж и ты, моя свобода!
		Боюсь: брусничная вода
		Про ваши старые года:
		И календарь осьмого года:
		В тот год осенняя погода
		Сквозь сон встречает утро года;
		Чтоб остальное время года
		Е sempre bene[77 - Е sempre bene – и отлично (ит.).], господа.
		«Пишите оды, господа,
		И, по обычаю народа,
		Зимы ждала, ждала природа.
		Улыбкой ясною природа
		Всё это низкая природа;
		Прости, веселая природа;
		Пошли домой вкруг огорода;
		Но, может быть, такого рода
		В одном нашел тетрадь расхода,
		Не так ли, друг? – Ничуть. Куда!
		Смиренные не без труда,
		И жажда знаний и труда,
		И страх порока и стыда,
		Поверьте: моего стыда
		В смятенье нежного стыда,
		Боится ложного стыда.
		Пред этой ясностию взгляда,
		Как часто по скалам Кавказа
		Волшебством тайного рассказа!
		Туманит нежные глаза.
		Простую надпись – и слеза
		Довольно. С плеч долой обуза!
		Прошла любовь, явилась муза,
		Как часто ласковая муза
		О ты, эпическая муза!
		Свободен, вновь ищу союза
		Но я отстал от их союза
		Перед порогом кабака.
		Иль корчит так же чудака?
		Да пьяный топот трепака
		Умел морочить дурака
		Или на лире голубка
		Езда приятна и легка.
		Пером и красками слегка;
		Коснуться до всего слегка,
		Дорога зимняя гладка.
		Иль предузнав издалека
		Увидя вдруг издалека
		Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека,
		Разбить сосуд клеветника;
		Кончину дяди старика.
		Отца иль дяди-старика,
		Потреплет лавры старика!
		Теперь мила мне балалайка
		У старых лип, у ручейка;
		Мой идеал теперь – хозяйка,
		Пустая цель ее жалка;
		В кусты припадшего стрелка.
		Не засмеяться ль им, пока
		Что нам представит он пока?
		Меж тем цель оды высока
		С ученым видом знатока
		И пурпур заката сливается с златом востока:
		Я молод, жизнь во мне крепка;
Тоска!..
		Чего мне ждать? тоска, тоска!..
		Ее ревнивая тоска,
		Его пример другим наука;
		Но, боже мой, какая скука
		«Итак, пошли тихонько внука
		«Мой друг, вот Бог тебе порука». —
		И что не дрогнет их рука
		Как будто хладная рука
		Не обагрилась их рука,
		Чья благосклонная рука
		Иль явно, иль исподтишка,
		Но очень милая старушка;
		Скорей! пошел, пошел, Андрюшка!
Галлицизмы – слова и выражения, заимствованные из французского языка.
Галлицизмы – слова и выражения, заимствованные из французского языка.
Не должно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка. 
Не должно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка. 
		Людская молвь и конский топ![52 - В журналах осуждали слова: холоп, молвь и топ как неудачное нововведение. Слова сии коренные русские. «Вышел Бова из шатра прохладиться и услышал в чистом поле людскую молвь и конский топ» (Сказка о Бове Королевиче). Хлоп употребляется в просторечии вместо хлопание, как шип вместо шипения:Он шип пустил по-змеиному.(Древние русские стихотворения)Не должно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка. ]
		За ним и Оленька зевала,
		Когда я бедным помогала
		Или молитвой услаждала
		Да Ольга слово уж дала
		Не смеет; мигом обежала
		Толпа на площадь побежала
		Татьяна, вспыхнув, задрожала.
		Да, видно, почта задержала». —
		Финал гремит; пустеет зала;
		Вошел. Полна народу зала;
		Глазами Ленского искала,
		Вся обомлела, запылала
		Кусты сирен переломала,
		Она по-русски плохо знала,
		Упала…
		Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
		Татьяна в руки не брала;
		А я так на руки брала!
		Она в горелки не играла,
		А я так за уши драла!
		Когда же няня собирала
		Прелестным пальчиком писала
		Журналов наших не читала,
		Привыкла и довольна стала.
		Музыка уж греметь устала;
		Не правда ль? я тебя слыхала:
		Рвалась и плакала сначала,
		И между ими одичала,
		Племен бродящих посещала,
		Моей Татьяны сердце жгла!
		Вечерняя находит мгла…
		Что слышит он? Она могла…
		Когда бы знать она могла,
		Затмить соседку не могла,
		Но Таня плакать не могла;
		Одна бы няня знать могла,
		Беседы с нею не вела.
		Она в волненье привела
		Их жажда крови отвела?
		Принять мы рады за дела,
		Бегут за делом и без дела,
		Трапезу, мысли и дела
		Когда б надежду я имела
		Так равнодушна, так смела?
		Она ласкаться не умела
		Она дрожала и бледнела.
		Да что ж ты снова побледнела?» —
		Глядишь – и площадь запестрела.
		И полетели как стрела.
		Резва, беспечна, весела,
		Всегда как утро весела,
		По небу темному летела
		Играть и прыгать не хотела
		Сначала я молчать хотела;
		Был томный мир его чела.
		Что глупость ветрена и зла,
		Старушка очень полюбила
		И мысль об ней одушевила
		Их после муза оживила:
		Что ж? Тайну прелесть находила
		Сперва Madame за ним ходила,
		Стальные мочат удила,
		Сочлась – и тут же положила
		Как поцелуй любви мила,
		А я так пряником кормила!»
		Мне ваша искренность мила;
		Беспечной прелестью мила,
		Еще мазурка сохранила
		Их образ тайный сохранила;
		Судьба Евгения хранила:
		Всё те же; их не изменила
		Она поэту подарила
		Так нас природа сотворила,
		На взморье далеком сребристые видны ветрила
		И – и не мог. Она спросила,
		Потом к супругу обратила
		Я, кажется, тебя крестила?
		Ужель загадку разрешила?
		Дымясь, из раны кровь текла.
		Летит, как пух от уст Эола;
		Одной ногой касаясь пола,
		Еще шипит среди стола.
		Она сидела у стола
		И бездыханна и тепла
		И в темный угол заперла.
		Пошла, но только повернула
		Но наконец она вздохнула
		Не потому, чтобы прочла,
		Что в сердце вашем я нашла?
		Как твердо в роль свою вошла!
		Немая ночь. Луна взошла,
		Казалось, чуть жива была,
		Да недогадлива была.
		Часы бегут: она забыла,
		Хоть ослепительна была.
		Ну точно та же, как была.
		Ужели с ним сейчас была
		Я лучше, кажется, была,
		И между тем душа в ней ныла,
		Вдруг топот!.. кровь ее застыла.
		Поймала, за ворот взяла
		И между тем луна сияла
		Приемы скоро приняла!
		Татьяна пред окном стояла,
		И томным светом озаряла
		Хоть, может быть, иная дама
		Когда блистательная дама
		Жена ж его была сама
		Дохнул, завыл – и вот сама
		Толкует Сея и Бентама,
		Стихов российских механизма
		А точно: силой магнетизма
Москва, России дочь любима,
		Идет волшебница зима.
		Холодных, чистых, как зима,
		Уж разрешалася зима;
		И шевелится эпиграмма
		Лежит светла, необозрима;
		Летучие листки альбома
		Поедет ли домой: и дома
		От Ричардсона без ума.
		Я был от балов без ума:
		Не умер, не сошел с ума.
		Непостижимых для ума;
		И для вручения письма.
		Его приветствуют. Она
		Хотелось вроде мне Альбана
		Порою той, что названа
		Привычка свыше нам дана:
		Но я другому отдана;
		Была нам молодость дана,
		– Налей еще мне полстакана…
		Я думал уж о форме плана
		За дверью крик и звон стакана,
		Друзья Людмилы и Руслана!
		И молчалива, как Светлана,
Ты, моя Светлана!
		Она не ведает обмана
		Кто не дочел ее романа
		Страницы нежные романа
		Ей-богу, сцена из романа…» —
		Да с ним еще два-три романа,
		В начале моего романа
		С героем моего романа
		Покамест моего романа
		В начале нашего романа,
		Героя нашего романа!
		И даль свободного романа
		И долго, будто сквозь тумана,
		Как жертва, пышно убрана…
		Ты в руки модного тирана
		Когда б он знал, какая рана
		Как утеснительного сана
		Любовью шутит сатана.
		Певца Гяура и Жуана
		Всё белится Лукерья Львовна,
		Всё то же лжет Любовь Петровна,
		Сидит, не убрана, бледна,
		Природа трепетна, бледна,
		Ей сердце жмет, как будто бездна
		Татьяна долго шла одна.
		Прости». И вот она одна.
		Но в темном зеркале одна
		Оставил, не допив до дна
		Уже не любят; как одна
		Да бродит по лесам одна».
		Княгиня перед ним, одна,
		И днем и вечером одна;
		Несется по полям одна,
		Средь жен и дев блестит одна.
		Осталась наконец одна,
		И часто целый день одна
		Вообрази: я здесь одна,
		И что посредственность одна
		В привычный час пробуждена
		Певцу присесть принуждена;
		Еще любить осуждена:
		Удивлена, поражена,
		И, как огнем обожжена,
		В уныние погружена,
		В густой грязи погружена.
		В свои мечты погружена,
		Толпой рабов окружена?
		Печальной мглой окружена;
		Бог знает кем окружена,
		Толпою нимф окружена,
		У! как теперь окружена
		Потоплена, запружена,
		Семьи, где бедная жена
		Как тень иль верная жена.
		Она была девушка, она была влюблена.
		Она была девушка, она была влюблена.
		Я… знаешь, няня… влюблена».
		«Оставь меня: я влюблена».
		И тут, совсем утомлена,
		Меж тем как мы, враги Гимена,
		Что от небес одарена
		Судьбою вдаль занесена,
		Совсем иным развлечена.
		Бывает вмиг увлечена:
		Уж изменять научена!
		С ней навсегда разлучена.
		«Довольно; встаньте. Я должна
		Соединиться с ним должна,
		И молча гибнуть я должна.
		Теперь являться я должна;
		Но гибель от него любезна.
		И старым бредит новизна.
		И дружеский бокал вина
		Бутылка светлого вина,
		Бокала полного вина,
		Люблю ее, мой друг Эльвина,
Отрывки из путешествия Онегина
См. первое издание Евгения Онегина. 
См. первое издание Евгения Онегина. 
		Под небом Африки моей[22 - См. первое издание Евгения Онегина. ],
		Надолго ль? Милая! Кузина!
		Ее московская кузина,
Педант– здесь: «человек, выставляющий напоказ свои знания, свою ученость, с апломбом, судящий обо всем». (Словарь языка А. С. Пушкина.)
		Ученый малый, но педант[5 - Педант– здесь: «человек, выставляющий напоказ свои знания, свою ученость, с апломбом, судящий обо всем». (Словарь языка А. С. Пушкина.)].
Известный ресторатор в Одессе. (Прим. А.С. Пушкина.)
Известный ресторатор в Одессе. (Прим. А.С. Пушкина.)
		Но в старину княжна Алина,
		На стол услужливым Отоном[80 - Известный ресторатор в Одессе. (Прим. А.С. Пушкина.)];
		«Княжна, mon ange!» – «Pachette!»[70 - «Mon ange!» – «Pachette!» – «Мой ангел!» – «Пашенька!» (фр.)] – –«–Алина»! —
		Сиянье гаснет. Там долина
		Зимой на чугуне камина,
		Пастуший будит селянина.
		И устарела старина,
		Уединенье, тишина:
		Вошла и села у окна». —
		Сидела молча у окна.
		То сельский дом – и у окна
		Садится Таня у окна.
		Как негой грудь ее полна!
		Невинной прелести полна,
		Судьбою Ленского полна;
		Предчувствий горестных полна,
		Недоумения полна,
		Самолюбива и томна,
		Нам по плечу и не странна?
		К противуречию склонна.
		Сидит она… и всё она!..
		Что так доверчива она,
		И долго плакала она.
		Не долго плакала она.
		Как сильно ни была она
		Стоит Истомина; она,
		Не сжала даже губ она.
		В свою деревню, где она,
		«В Москве, живет у Симеона;
		И в самом ужасе она:
		Ждала несчастья уж она.
		В глазах родителей, она
		И бегала за ним она,
		Он свят для внуков Аполлона;
		Крещенским холодом она!
		Когда стремглав верхом она
		Кругла, красна лицом она,
		Узором шелковым она
		Упрямо смотрит он: она
		Редеет сумрак; но она
Гордой лирой Альбиона А. С. Пушкин называет творчество английского поэта Байрона.
Гордой лирой Альбиона А. С. Пушкин называет творчество английского поэта Байрона.
		По гордой лире Альбиона[20 - Гордой лирой Альбиона А. С. Пушкин называет творчество английского поэта Байрона.]
		Что обманула нас она;
		Не потому, чтоб Грандисона
		Она любила Ричардсона
		Кузина, помнишь Грандисона?»
		Уж хитрость ведает она,
		Гостей не слушает она
		Его вседневно ждет она;
		Иль мимо пролетит она,
		Нейду. И все грустит она
		Вставала при свечах она.
		И тихо наконец она:
		Ей снится, будто бы она
		В слезах раскашлялась она.
		В мечтанья погрузясь, она;
		Блажен… хоть, может быть, она
		Старушке с горестью она.
		Остановилася она.
		Остановилася она.
		Земли касается она!
		Своей печали неверна.
		Я буду век ему верна».
Бедный Иорик!» – восклицание Гамлета над черепом шута. (См. Шекспира и Стерна.)
Бедный Иорик!» – восклицание Гамлета над черепом шута. (См. Шекспира и Стерна.)
		Она бесчувственно-покорна,
		Иль стала вдруг бледна, красна…
		Иная, старая весна
		Всё благо: бдения и сна
		Средь поэтического сна
		И песнь его была ясна,
		Не оживляла полотна.
		Что я богата и знатна,
		«Да та, которая грустна
		Всё тихо. Светит ей луна.
		Как сон младенца, как луна
		Как величавая луна,
		Дрожит печальная луна…
		Как эта глупая луна
		Блистательна, полувоздушна,
		Как жизнь поэта простодушна,
		Всегда скромна, всегда послушна,
		Смычку волшебному послушна,
		Ты вся горишь…» – «Я не больна:
		Сидит покойна и вольна.
		Когда бы ведала Татьяна,
		Но что подумала Татьяна,
		В окно увидела Татьяна
		И вот одна, одна Татьяна!
		За что ж виновнее Татьяна?
		Опомнилась, глядит Татьяна:
		«Ну, что соседки? Что Татьяна?
		Татьяна, милая Татьяна!
		Ужель та самая Татьяна,
		С тех пор, как юная Татьяна
		Скажи: которая Татьяна?» —
		«А это дочь моя, Татьяна». —
		Как изменилася Татьяна!
Rout, вечернее собрание без танцев, собственно значит толпа.
		Друг друга с берегом. Ура!
		Не в силах Ленский снесть удара;
		Готовят завтрак повара,
		И скачет. Пистолетов пара,
		«Сердечный друг, уж я стара,
		Он на бильярде в два шара
		Ну, много всякого добра.
		Садится; кончилась игра:
		Когда жестокая хандра
		Короче: русская хандра
		Предмет и мыслей, и пера,
		И завтра то же, что вчера.
		Мой модный дом и вечера,
		В их доме эти вечера:
		Свои проводишь вечера?»
		Бранятся бабы, кучера.
		«О ком твоя вздыхает лира?
		Его умолкнувшая лира
		Быть может, он для блага мира
		Стал вновь читать он без разбора.
		Служанки со всего двора
		Monsieur прогнали со двора.
		Он уезжает со двора,
		И гости едут со двора.
		Давно уж ехать со двора.
		Стоял ноябрь уж у двора.
		Иль скоро слез прошла пора?
		– Прощай, Онегин, мне пора.
		Давно б (не правда ли?) пора!
		Глядит – и видит, что пора
		Ему припомнилась пора,
		Давно бы отыскать пора,
		Там ужин, там и спать пора,
		Пришла Евгению пора,
		Довольно скучная пора;
		Манзони, Гердера, Шамфора,
		Однообразна и пестра,
		И где теперь ее сестра?
		А то, бывало, я востра,
		Играет с самого утра.
		Постылой жизни мишура,
		Прости, небесная краса,
		Проведать, шлют ли небеса
		Синея блещут небеса.
		Там долго ясны небеса,
		Прозрачно-легкая завеса
		По воле бурного Зевеса,
		Всевышней волею Зевеса
		Так думал молодой повеса,
		В лугах несется конь черкеса,
		И вы, знакомые леса;
		Еще прозрачные леса
		Верблюд лежит в тени утеса,
		Но поздно. Тихо спит Одесса;
		В году недель пять-шесть Одесса,
		Свои подъемлет паруса;
		Ему знакомы паруса.
		Я вас люблю любовью брата
		Мечтам и годам нет возврата;
		Поглотит медленная Лета,
		Тот после первого привета,
		Но, не спросясь ее совета,
		От хладного разврата света
		В мертвящем упоенье света,
		Мои успехи в вихре света,
		В мертвящем упоенье света,
		В мертвящем упоенье света,
		И где ж беглец людей и света,
		Сиянье волшебное тени и сладкого света,
		Причудницы большого света!
		А то бы согнала со света
		Приехать завтра до рассвета,
		Бывало, льстивый голос света
		К приличию, закону света,
		Быть может, на ступенях света
		Забвенье жизни в бурях света,
		Их не свершив еще для света,
		Но день протек, и нет ответа.
		Как он, она была одета
		Бледна как тень, с утра одета,
		Блистает речка, льдом одета.
		Опрятней модного паркета
		Прошли бы юношества лета:
		«И полно, Таня! В эти лета
		Ах, он любил, как в наши лета
		И правда то, что в наши лета
		Он, правда, в туз из пистолета
		Отворотив от пистолета.
		Охоты властвовать примета,
		Его душа была согрета
		Бранил Гомера, Феокрита;
		Зато читал Адама Смита
		Кругом и шум и теснота;
		Скользя, ползет за ворота.
		«Простите, мирные места!
		Какие глупые места!
		А кстати: Ларина проста,
		Хоть не являла книга эта
		Вдовы Клико или Моэта
		В веках поднять могла. Поэта,
		Как походил он на поэта,
		Безумная душа поэта
		Ни сладких вымыслов поэта,
		Не дай остыть душе поэта,
		Не дай остыть душе поэта,
		Не дай остыть душе поэта,
		Убийца юного поэта?»
		И память юного поэта
		А может быть и то: поэта
		Вручил записку от поэта.
		Друзья мои, вам жаль поэта:
		В бутылке мерзлой для поэта
		Всё, что завидно для поэта:
		А мне, Онегин, пышность эта,
		Толпа мазуркой занята;
		Недели две ходила сваха
		Меж ветхих песен альманаха
		Ей встретить черного монаха
		Его на свет явил из праха,
		Я горько плакала со страха,
		Не зная, что начать со страха,
		Шутить, судить не без греха,
		Да помнил, хоть не без греха,
Таким образом узнают имя будущего жениха.
Таким образом узнают имя будущего жениха.
		Татьяне прочить жениха;
		Из Энеиды два стиха.
Наши критики, верные почитатели прекрасного пола, сильно осуждали неприличие сего стиха.
Наши критики, верные почитатели прекрасного пола, сильно осуждали неприличие сего стиха.
		Девчонки прыгают заране[60 - Наши критики, верные почитатели прекрасного пола, сильно осуждали неприличие сего стиха.];
Lasciate ogni speranza voi ch’entrate (Оставьте всякую надежду, вы, сюда входящие (ит.).). Скромный автор наш перевел только первую половину славного стиха.
Lasciate ogni speranza voi ch’entrate (Оставьте всякую надежду, вы, сюда входящие (ит.).). Скромный автор наш перевел только первую половину славного стиха.
		Оставь надежду навсегда[38 - Lasciate ogni speranza voi ch’entrate (Оставьте всякую надежду, вы, сюда входящие (ит.).). Скромный автор наш перевел только первую половину славного стиха.].
		Пройти, глаза зажмуря, муха.
		Такая знойная засуха,
		Ему донского жеребца,
		На встречу бедного певца
		Заманите молодца
		Как заманим молодца,
		Везде встречаемые лица,
		Вновь не дождется дню конца.
		Уже сошлися два купца.
		Но так как с заднего крыльца
		Прыгнула Оленька с крыльца,
		С метлой в руках, и у крыльца
		Он полетел, он у крыльца,
		Родне, прибывшей издалеча,
		С ее прелестного плеча…
		Повсюду ласковая встреча,
Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича:
		Но вот уж лунного луча
		Черты его карандаша.
		Дорога, скажешь, хороша —
		Везде Онегина душа
		Задумавшись, моя душа,
		На стекла хладные дыша,
		Где каждый, вольностью дыша,
		Проезжим мало барыша;
		И тихо целить в бледный лоб
		Ему готовить честный гроб
		Ее младенческих забав;
		Небрежный плод моих забав,
		Но слаще, средь ночных забав,
		Изобретает для забав,
		На тайный суд себя призвав,
		Прими собранье пестрых глав,
		Сердечных мук еще не знав,
		Полезный промысел избрав,
		Во-первых, он уж был неправ,
		В сем случае совсем неправ.
		Защитник вольности и прав
		Опасные для сердца дев)
		Приветом друга, лаской дев;
		Кому, в толпе ревнивых дев,
		Она в альбомы нежных дев,
		Сердечны тайны, тайны дев.
    Дмитриев
		Он пропускает, покраснев,
		Ты посвятил ее напев?
		Сей песни жалостный напев;
		И говорила нараспев,
		И поверяют нараспев
		Еще увянуть не успев,
Дриады – лесные духи, нимфы деревьев.
Дриады – лесные духи, нимфы деревьев.
		Приют задумчивых дриад[26 - Дриады – лесные духи, нимфы деревьев.].
		Его невольно затвердив,
		В салазки жучку посадив,
		Себя в коня преобразив;
		Когда он глух и молчалив
		Всегда нахмурен, молчалив,
		Как томно был он молчалив,
		Так думал он, и был счастлив.
		Шептал: не правда ль? я счастлив.
		То, к Ольге взоры устремив,
		Сердит и холодно-ревнив!
		Кто, хладный ум угомонив,
		Не дай блуждать мне вкось и вкрив.
		А мы ревем речитатив.
		С досады взоры опустив,
		Как пламенно красноречив,
		И, верный посох мне вручив,
		Повисла на суках дубов;
		И для ногтей, и для зубов.
		Они слетают с берегов.
		Сиянье розовых снегов,
		От цареградских берегов.
		От частных и других долгов,
		И позабыла речь богов
		Весной на мураве лугов,
		Вы не оставили следов:
    Грибоедов
		До двадцати шести годов,
		От тридцати до двух годов;
		И щетки тридцати родов
		Дожив без цели, без трудов
		Отдохновенья ль от трудов,
		Предтеча утренних трудов,
		Из лож и кресельных рядов.
		И дам и модных чудаков.
		И дела нет (их пол таков);
		Владелец нищих мужиков;
		Парис окружных городков,
		И величавых париков.
		Бостон и ломбер стариков,
		Невольник хитрый из оков
		Зовут задорных игроков
		Ни трубки модных знатоков
		Со славой красных каблуков
		Гвоздин, Буянов, Петушков
		Подходит к Ольге Петушков,
		Уездный франтик Петушков,
		Для скудных, странных языков,
		Пасутся овцы калмыков,
		Храпит тяжелый Пустяков
		Приехал толстый Пустяков;
		Глубокий, вечный хор валов,
		Мелькают профили голов
		Ни женских ножек, ни голов;
		И ранний звон колоколов,
		Под длинной скатертью столов,
		Трепещет, не находит слов,
		Оборотясь, без лишних слов
		Ценой его забавных слов,
		Живых картин, иль острых слов,
		Среди полей, вокруг холмов;
Грандисон и Ловлас, герои двух славных романов. 
Грандисон и Ловлас, герои двух славных романов. 
		Она Ловласу предпочла[30 - Грандисон и Ловлас, герои двух славных романов. ];
Август Лафонтен, автор множества семейственных романов.
Август Лафонтен, автор множества семейственных романов.
		Роман во вкусе Лафонтена…[47 - Август Лафонтен, автор множества семейственных романов.]
		Кто славы, денег и чинов
		И споров, и веселых снов!
О, не знай сих страшных снов
		Гадатель, толкователь снов.
		И отставной советник Флянов,
		Мой брат двоюродный, Буянов,
		Любили мягких вы ковров
		И мглу крещенских вечеров.
		Хвалебный гимн отцу миров.
		Вотще ли был он средь пиров
		Взяв барышню под свой покров.
		Расчетов, душ и разговоров,
		Расчетов, душ и разговоров,
		Среди холодных приговоров
		Среди холодных приговоров
Гадательные книги издаются у нас под фирмою Мартына Задеки, почтенного человека, не писавшего никогда гадательных книг, как замечает Б. М. Федоров.
Гадательные книги издаются у нас под фирмою Мартына Задеки, почтенного человека, не писавшего никогда гадательных книг, как замечает Б. М. Федоров.
		То был, друзья, Мартын Задека[54 - Гадательные книги издаются у нас под фирмою Мартына Задеки, почтенного человека, не писавшего никогда гадательных книг, как замечает Б. М. Федоров.],
		Неосторожен и здоров?
		Он счастлив, он почти здоров…
		Грозы полуночных дозоров;
		На шум пиров и буйных споров,
		И вкруг кочующих шатров
		Татьяна в тишине лесов
		Внимая новый шум лесов;
		Мальчишки разогнали псов,
		Военных франтов, дипломатов
		Сквозь тесный ряд аристократов,
		Сказал, что он всегда готов.
		Писать ко прадедам готов
		Всечасно вырваться готов.
		Погибших осенью листов,
		А сколько шуток и стихов,
		Ни карт, ни балов, ни стихов.
		Близ неоконченных стихов
		Среди бездушных гордецов,
		Среди бездушных гордецов,
		Глава халдейских мудрецов,
		Среди заботливых купцов,
		Среди блистательных глупцов,
		Среди блистательных глупцов,
		Но шепот, хохотня глупцов…»
		Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
		Своих возлюбленных творцов,
		И, флер от шляпы отвернув,
		Ремянный повод натянув,
		На ваш отчаянный призыв?
		Заметя трепетный порыв,
		Красавиц модных модный враг,
		Поспешный ускоряет шаг;
		Опустошительный набег,
		Когда ж начну я вольный бег?
		Куда по нем свой быстрый бег
		И запорошит ранний снег
Эпиграф взят из стихотворения П. А. Вяземского «Первый снег».
    Князь Вяземский[2 - Эпиграф взят из стихотворения П. А. Вяземского «Первый снег».]
		Живописал нам первый снег
		Мелькает, вьется первый снег,
		На улицах разрытый снег.
		Звездами падая на брег.
		Пора покинуть скучный брег
		Помолодеть – хотя на миг.
		Едва в то время не постиг
		Хватает длинный нож, и вмиг
		Новейший Регул, чести бог,
		И земли отдавал в залог.
		Всего прекрасного в залог,
		Достался в плен: драгой залог!
		Что уж и так мой бедный слог
		Затем, что не всегда же мог
		Когда не в шутку занемог,
		Никто бы в ней найти не мог
		Отец понять его не мог
		И лучше выдумать не мог.
		Ах! долго я забыть не мог
		Пестреть гораздо б меньше мог
		Благословить бы небо мог.
		И был бы счастлив… сколько мог!
		Всё, всё, что выразить бы мог,
		Смятенье Тани видеть мог;
		Назвать; но с головы до ног
		Три пары стройных женских ног.
		И, зарыдав, у ваших ног
		Beef-steaks и страсбургский пирог
		В то время жирный был пирог
		Для Ольги на широкий луг
		В болото обращают луг
		Преследовать любовь и вдруг
		Всё чувства поражает вдруг.
		И шайка вся сокрылась вдруг;
		Открылся предо мною вдруг!
		С Мильонной[18 - Мильонная – название улицы в Санкт-Петербурге.] раздавался вдруг;
		«Да скука, вот беда, мой друг».
		Сердечный друг, желанный друг,
		Чтоб обо мне, как верный друг,
		Младая дева с ним сам-друг;
		Всех маленьких ее подруг,
		Да здравствует Бордо, наш друг!
		Милее мне домашний круг,
		Стесненный холмами вокруг,
		И обнажают лес вокруг.
		Садов, чертогов полукруг
		Невест обширный полукруг,
		Приди, приди: я твой супруг!..»
		Пересказать мне недосуг;
		Иль тихий разделить досуг.
		«Пойду ль вперед, пойду ль назад?..
		Летит, летит; взглянуть назад
		С Атридом спорил там Пилад,
		Тогда роман на старый лад
		Домой везет он страшный клад.
		От управителя доклад,
		Богиня едет в маскарад.
		Что в мире выше нет наград.
		Нигде, ни в чем ей нет отрад,
		И с ним проститься был бы рад.
		С крыльца на двор, и прямо в сад,
		За полку книг, за дикий сад,
		То смотрит в опустелый сад…
		Огромный, запущенный сад,
		Взгляну на дом, на этот сад».
		Весь этот блеск, и шум, и чад
		Среди блистательных побед,
		Не прозвонит ему обед.
		Ступает бережно на лед,
		На сем лице лишь гнева след…
		За дочерьми смотрите вслед:
		А где, Бог весть. Пропал и след.
		И скоро, скоро бури след
		Мгновенной думы долгий след,
		Как на лугах ваш легкий след.
		Друзей развел по крайний след,
		Печален страсти мертвой след:
		Забыт. К нему привычный след
		Где грустный он оставил след.
		Она бежит, он всё вослед,
		Она глядела им вослед…
		Петрарке шествуя вослед,
		Коньками звучно режет лед;
		Неверный зацепляя лед,
		Поэзии священный бред,
		И юный жар и юный бред.
		Там скука, там обман иль бред;
		Увидя в этом страшный вред,
		Олигархических бесед,
		Он позабылся, уж сосед
		Буянов, мой сосед,
		Буянов, мой сосед,
		Его расчетливый сосед;
    (Опасный сосед)
    (Опасный сосед)
		В пуху, в картузе с козырьком[56 - Буянов, мой сосед,………………………….Пришел ко мне вчера с небритыми усами,Растрепанный, в пуху, в картузе с козырьком…(Опасный сосед)]
		«Ну, что ж? убит», – решил сосед.
		«Ты ей знаком?» – «Я им сосед». —
		Покойный Ленский, наш сосед.
		Во цвете радостных надежд,
		Чуть из младенческих одежд,
		При блеске фонарей и звезд,
		Их неожиданный приезд
		Шумя, торопится разъезд;
		Дошло, то девы томный вид,
		Так точно старый инвалид
		Лобзать уста младых Армид,
		Поклонник мирных аонид,
		Неполный, слабый перевод,
		Подблюдны песни, хоровод;
		Звезд исчезает хоровод,
		Задумав плыть по лону вод,
		От утренних спокойных вод
		От утренних спокойных вод
		И им сулили каждый год
		Блажен, кто смолоду был молод,
		Кто постепенно жизни холод
		И пышный цвет, и сладкий плод.
		В день Троицын, когда народ
		По улице дерзает вброд;
		Что через лужу может вброд
Е. Онегин из Москвы едет в Нижний Новгород:
		Покроется спасенный город,
		Лишь на ходулях пешеход
		Благословен и тьмы приход!
		Мужьев военных и поход.
		Не хочешь? – поверяй расход,
		Предупреждать зари восход,
		Благослови мой долгий труд,
		И множество его причуд.
		Вперил Онегин зоркий взгляд:
		Заняв ваш любопытный взгляд,
		Когда, надев мужской наряд,
		И дам обдуманный наряд;
		Здесь описать его наряд;
		Глядеть на жизнь как на обряд
		Люблю их ножки; только вряд
		Одних обедов длинный ряд,
		Представит некогда тебе
		Но так и быть: я сам себе
		Москва, я думал о тебе!
		Всю повесть о твоей судьбе.
		И предаюсь моей судьбе.
		В моей блуждающей судьбе,
		Луна в воздушной синеве.
		Красавиц много на Москве.
		Как будто спящий на ночлеге,
		Как пьяный путник на ночлеге,
		Покоится в сердечной неге,
		Взлелеяны в восточной неге,
		То видит он: на талом снеге,
		На северном, печальном снеге
Мильонная – название улицы в Санкт-Петербурге.
Мильонная – название улицы в Санкт-Петербурге.
		Который, в горе и в беде,
		Подобна ветреной надежде,
		Ты в ослепительной надежде
		Не тут-то было: как и прежде,
		Погибнешь, милая; но прежде
		Товарищ завсегда, везде,
		Вот мой Онегин на свободе;
		Острижен по последней моде;
		Взбивают кудри ей по моде
		Потом, покорствуя природе,
		Всё указует на нее,
		Не обратились на нее
		Еще страшней, еще чуднее:
		Вот череп на гусиной шее
		Хандра ждала его на страже,
		Что и в деревне скука та же,
		К ней дамы подвигались ближе;
		Мужчины кланялися ниже,
		Между жарким и блан-манже,
		Онегину. О Боже, Боже!
		Не то… не то, избави Боже!
		Но от друзей спаси нас, Боже!
		«Не влюблена ль она?» – «В кого же?
		«Онегин, я тогда моложе,
		Ведь Оленька ее моложе.
		Вы также, маменьки, построже
		Всем наотрез одно и то же:
		(Что, может быть, одно и то же)
		Ивану Петушкову – тоже.
		И я любила вас; и что же?
		Но ей нельзя. Нельзя? Но что же?
		Грустит о недостойном муже,
		Цимлянское несут уже;
		Что может быть на свете хуже
		Родные люди вот какие:
		Нева не колыхнет; разъехались гости градские;
		Нева не колыхнет; разъехались гости градские;
		Вертится в красном колпаке,
		В фуфайке, в старом колпаке.
		В тулупе, в красном кушаке.
		И отправлялся налегке
		И нас пленяли вдалеке
		К бегущей под горой реке;
		Плыла по дремлющей реке:
		Татьяна чуть жива; Трике,
		Приехал и мосье Трике,
		А на полу мосье Трике,
		В очках и в рыжем парике.
		И капли слез, и на скамейке
		Старушку в длинной телогрейке:
		У Харитонья в переулке
		В сей утомительной прогулке
		Остановился. К старой тетке,
		Четвертый год больной в чахотке,
		Вот рак верхом на пауке,
		Москва… как много в этом звуке
		Как часто в горестной разлуке,
		К ней обратясь с листком в руке,
		Письмо дрожит в ее руке;
		Ямщик сидит на облучке
		На воспаленном языке.
		Он иногда читает Оле
		Не дай мне Бог сойтись на бале
		Она глядит: забытый в зале
		Манежный хлыстик. Таня дале;
		Потолковать об Ювенале,
		Духи в граненом хрустале;
		С семинаристом в желтой шале
		Что? Приглашенья? В самом деле,
		Узнал бы жизнь на самом деле,
		Ужель и впрямь и в самом деле
		Вдруг получил он в самом деле
		(Что я шутя твердил доселе)?
		Бывало, он еще в постеле:
		Что дядя при смерти в постеле
		И наконец в своей постеле
		Пред вами с смертью на челе,
		На отуманенном стекле
		Когда недвижим, на земле
		Как дань, готовую земле.
		Я к вам пишу – чего же боле?
		Его не занимали боле;
		Час от часу плененный боле
		Ей нравился гораздо боле:
		В котором автор знает боле
		Противиться не в силах боле;
		Где всё наруже, всё на воле,
		Я негой наслажусь на воле
		Владимир сладостной неволе
		Душа в ней долго поневоле
		Ее супруг, но по неволе;
		Остановляют поневоле
		Теперь, я знаю, в вашей воле
		Всё решено: я в вашей воле,
		Пренебрегал в смиренной доле,
		Но вы, к моей несчастной доле
		Плывя в таинственной гондоле;
		Ее прогулки длятся доле.
		На третий роща, холм и поле
		И шагом едет в чистом поле,
		Фарфор и бронза на столе,
		Его нашел уж на столе,
		Но обращаюсь к нашей даме.
		Оно б годилось в эпиграмме…)
		И всё Евгений на уме,
		Что нужды мне в твоем уме?
		И в необдуманном письме
		Ты видишь, дело о письме
		Тихонько приказала в бане
		Княжны, простертой на диване.
		И я – при мысли о Светлане
		Порок любезен и в романе,
		Как истинный француз, в кармане
		А нынче все умы в тумане,
		А он не едет; он заране
		Стремит Онегин? Вы заране
		«Так ты женат! не знал я ране!
		В очках, в изорванном кафтане,
		Не правда ль? Всей ее родне
		О псарне, о своей родне,
		Что шевельнулось в глубине
		О сенокосе, о вине,
		И после ей наедине
		Которой он наедине,
		Поговорим о старине». —
		Я верен буду старине.
		Среди тревог и в тишине,
		Давать уроки в тишине!
		И всё дремало в тишине
		Они друг другу в тишине
		Близ вод, сиявших в тишине,
		И доле в праздной тишине,
		Я насладился… и вполне;
		Дорожной скукою вполне:
		Являться муза стала мне.
		Они тревожат сердце мне.
		Жаль, разъезжать нет мочи мне:
		Явилися впервые мне —
		Онегин вспомнил обо мне.
		«Ах, Таня! подойди ко мне —
		Открой окно да сядь ко мне». —
		Но я… какое дело мне?
		«Ну, – говорит, – скажи ж ты мне,
		Точь-в-точь в Вандиковой Мадонне:
		Обнявшись, плакали оне.
		Семь суток ехали оне.
		Со мной скакала на коне!
		Она любила на балконе
		Когда на бледном небосклоне
		На этом глупом небосклоне».
		Скитаясь в той же стороне,
		Мечтой о дальней стороне,
		В глухой, далекой стороне,
		Что с ним? в каком он странном сне!
		Умильно требуют оне.
		И с ней Онегин в смутном сне
		Как в страшном, непонятном сне,
		Кого ты видела во сне?»
		Я всё их помню, и во сне
		Но Таня, точно как во сне,
		Как будто брежу я во сне…
		И на могиле при луне,
		Она Ленорой, при луне,
		При отуманенной луне,
		При вдохновительной луне.
		О чудной ночи, о луне…
		Латынь из моды вышла ныне:
		Я вам не нравилась… Что ж ныне
		И здравствует еще доныне
		Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
		Тогда – не правда ли? – в пустыне,
		Когда ж и где, в какой пустыне,
		В философической пустыне
		Идет по снеговой поляне,
		Читаю только старой няне,
		О скорой встрече; а Татьяне
		Примчался к ней, к своей Татьяне,
		Но стало страшно вдруг Татьяне…
		«На ком?» – «На Лариной». – «Татьяне!»
Письмо Онегина к Татьяне
		Теснятся барышни к Татьяне;
		И снится чудный сон Татьяне.
		Трике привез куплет Татьяне
		Они сидят в потемках двое;
		Там, где еще в мундирах двое…
		«Налево? где? что там такое?» —
		Отселе вижу, что такое:
		Он вечно с ней. В ее покое
		На представление мое;
		И все кричат: мое! мое!
		Во время ваше и мое),
		И суждено совсем иное…
		Быть может, это всё пустое,
		К гостям усердие большое,
С душою прямо геттингенской – Геттингенский университет в Германии был одним из наиболее либеральных университетов в Европе.
С душою прямо геттингенской – Геттингенский университет в Германии был одним из наиболее либеральных университетов в Европе.
		С душою прямо геттингенской[27 - С душою прямо геттингенской – Геттингенский университет в Германии был одним из наиболее либеральных университетов в Европе.],
		Снег выпал только в январе
		Увял на утренней заре,
		Потух огонь на алтаре!..
		Деревья в зимнем серебре,
		Стократ блажен, кто предан вере,
		Он три часа по крайней мере
		Он был любим… по крайней мере
		Подобный ветреной Венере,
		Покамест в утреннем уборе,
		Стояла долго на дворе,
		Сорок веселых на дворе
		Без принужденья в разговоре
		Привычка усладила горе,
		Что ж? это небольшое горе,
		И, чтоб ее рассеять горе,
		Открытие большое вскоре
		Разумный муж уехал вскоре
		Но солнце южное, но море…
		Хранить молчанье в важном споре
		И там гуляет на просторе,
Черта охлажденного чувства, достойная Чальд-Гарольда. Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной. Один из наших романтических писателей находил в них гораздо более поэзии, нежели во всей французской литературе. 
		И бал блестит во всей красе.
		В своей нахмуренной красе;
		Отягчены их ветви все
		И в залу высыпали все,
		Итак, я жил тогда в Одессе…
Писано в Одессе.
Писано в Одессе.
		Под небом Шиллера и Гете
		То в вышнем суждено совете…
		Забыв на время всё на свете,
		Он с лирой странствовал на свете;
		Другой!.. Нет, никому на свете
		«Ага! давно ж ты не был в свете.
		Не потому ль, что в высшем свете
		За ним гналася в шумном свете,
		Тут непременно вы найдете
		У нас теперь не то в предмете:
		Зачем у вас я на примете?
		И в молчаливом кабинете
		И в молчаливом кабинете,
		Куда стремглав в ямской карете
		Кто там в малиновом берете
		Тут, верно, клятвы вы прочтете
		За то ль, что в милой простоте
		И верит избранной мечте?
		Иль с академиком в чепце!
		Иль при разъезде на крыльце
		Иных уж нет, а те далече,
		Зачем не чувствую в плече
		Но те, которым в дружной встрече
		Я не лежу в параличе?
		Девицы проходили тише
Где ж лучше?
		Пред ней по зале; и всех выше
		Москвич в Гарольдовом плаще,
		Хоть толку мало вообще
		Ничтожный призрак, иль еще
		Да за смиренное кладбище,
		За наше бедное жилище,
		Он в письмах видел не вотще;
		Глаза как небо голубые;
		Копыта, хоботы кривые,
		Прямые ножницы, кривые,
		Готовы санки беговые.
		И предрассудки вековые,
		Лепажа[65 - Славный ружейный мастер.] стволы роковые
		И гроба тайны роковые,
		Перекликались часовые;
		Весна живит его: впервые
		И ныне музу я впервые
		И вы, красотки молодые,
		Как поцелуи молодые,
		Уносят дрожки удалые
		В чепцах и в розах, с виду злые;
		Тут были дамы пожилые
		Разгуляйтесь, милые!
		Разбежимтесь, милые,
		Что значит именно родные.
		Сюда гусары отпускные
		На прелести ее степные
		Здесь кажут франты записные
		Песенки заветные,
		Всё было тихо; лишь ночные
		Гребенки, пилочки стальные,
		Улыбка, локоны льняные,
		Рога и пальцы костяные,
		Струя и брызги золотые…
		Луга и нивы золотые,
		Простите, игры золотые!
		Свои покои запертые,
		Он рощи полюбил густые,
		И сени расширял густые
Вампир – повесть, неправильно приписанная лорду Байрону. Мельмот – гениальное произведение Матюрина. Jean Sbogar – известный роман Карла Подье.
Вампир – повесть, неправильно приписанная лорду Байрону. Мельмот – гениальное произведение Матюрина. Jean Sbogar – известный роман Карла Подье.
		Или таинственный Сбогар[37 - Вампир – повесть, неправильно приписанная лорду Байрону. Мельмот – гениальное произведение Матюрина. Jean Sbogar – известный роман Карла Подье.].
		И подает ему белье.
		Больной и ласки и веселье
		Не хорошо на новоселье,
		Как удержать негодованье
		Чужих причуд истолкованье,
		Другой успел ее страданье
		Но, знать, сердечное страданье
		Где, где смятенье, состраданье?
		Евгений тотчас на свиданье
		Что ж он? Ужели подражанье,
		Одно привычное желанье,
		Он пишет страстное посланье.
		Прочтя печальное посланье,
		Ответа нет. Он вновь посланье:
		Чтобы прошло ланит пыланье.
		Другой увлек ее вниманье,
		Ее привозят и в Собранье.
		Трике встает; пред ним собранье
		Ответа нет. В одно собранье
		Но в персях то же трепетанье,
		Музыки грохот, свеч блистанье,
		О чем теперь ее мечтанье?
		Всегда, везде одно мечтанье,
		Еще приятнее в молчанье
		Проходит долгое молчанье,
		Хранит глубокое молчанье.
		Так! равнодушное забвенье
		И в это самое мгновенье
		Тому назад одно мгновенье
		Опять ее прикосновенье
		Роскошное прикосновенье.
		А ты, младое вдохновенье,
		А ты, младое вдохновенье,
		А ты, младое вдохновенье,
		В сем сердце билось вдохновенье,
		Чей взор, волнуя вдохновенье,
		И журналистам на съеденье
		Или мне чуждо наслажденье,
		Не ты ли, милое виденье,
		Давно ее воображенье,
		Ее тревожит сновиденье.
		Волнуй мое воображенье,
		Волнуй мое воображенье,
		Волнуй мое воображенье,
		А перед ним воображенье
		Опять кипит воображенье,
		Развеселить воображенье
		И то сказать, что и в сраженье
		Поедем, сделай одолженье!
		«Ах! няня, сделай одолженье». —
		Негодованье, сожаленье,
		Меня стесняет сожаленье;
		Стихи введут в употребленье;
		Меж тем Онегина явленье
		Как грустно мне твое явленье,
		Оставил он свое селенье,
		Он смотрит в сладком умиленье;
		Где благородное стремленье
		Давно сердечное томленье
		Наводит скуку и томленье
		Красавиц новых поколенье,
		И постепенно в усыпленье
		На всех большое впечатленье
		Вдруг молкнет. Про одно именье
		Лесов и нив уединенье,
		Однажды к ним в уединенье
		И Таня, скрыв свое волненье,
		Увял! Где жаркое волненье,
		Какое томное волненье
		Печальной тайны объясненье.
		Раз в настоящем упоенье
		Твое задумчивое пенье?
		Какое горькое презренье
		Конечно, быть должно презренье
		«Не думай… право… подозренье…
		Сие глубокое творенье
		Новорожденное творенье,
		Дай Бог душе его спасенье,
		Со мной, бывало, в воскресенье,
		Мечтанья страшного значенье
		И край отцов, и заточенье?
		И славы сладкое мученье
		Стакан, соседке приношенье,
		Готов просить у ней прощенье,
		На благородном расстоянье;
		Кой-как пройдет, а завтра то ж,
		И тот же шпиц, и тот же муж;
Онегин едет в Астрахань и оттуда на Кавказ.
		Обильный чувствами рассказ,
		Буянов сватался: отказ.
		Улыбку уст, движенье глаз
Дороги наши – сад для глаз:
		И Ленский, жмуря левый глаз,
Дороги наши – сад для глаз:
		В бумажном колпаке, не раз
		За те места, где в первый раз,
		Стал также целить – но как раз
		Герои виста; восемь раз
		Хоть редко, хоть в неделю раз
		Девичьих обмороков, слез
		Поэтический аи
		Поэтический аи
		Как зашипевшего аи
		Весна, весна! пора любви!
		Язык Петрарки и любви.
		Все в неге, в пламени любви,
		Предмету песен и любви,
		Слова тоскующей любви,
		Картиной счастливой любви.
		Сим подобием любви
		Сим подобием любви
		Томиться жаждою любви,
		Надежды сердца оживи
		Смирять волнение в крови;
		В моей душе, в моей крови!
		Иль сон тяжелый перерви,
		Дитя расчета и отваги,
		Идет купец взглянуть на флаги,
		Как женщин, он оставил книги,
		На всех различные вериги;
		Едва, едва таскаю ноги.
		Заслышат их домашни дроги, —
		Лишь только вдоль большой дороги
		И взор заботливой прислуги.
		Но вы замучены с дороги;
		Порой тяжелые услуги
		Вам предложу свои услуги;
		Нашел он полон двор услуги;
		Съезжались недруги и други,
		Поскакали други,
		Сюда ходили две подруги,
		О вы, почтенные супруги!
		Бывало, в поздние досуги
		И проклинает их досуги,
		Приготовляясь, денег ради,
		В той кучке, видишь? впереди,
		Но, прилетев в деревню дяди,
		«Ну, что бы ни было, гляди…
		Еще усталые лакеи
		Благословляя колеи
		Еще амуры, черти, змеи
		«Изволь, родная, прикажи».
		Но видишь… ах! не откажи». —
Все знали, что он употребляет белила; и я, совершенно этому не веривший, начал догадываться о том не только по улучшению цвета его лица или потому, что находил баночки из-под белил на его туалете, но потому, что, зайдя однажды утром к нему в комнату, я застал его за чисткой ногтей при помощи специальной щеточки; это занятие он гордо продолжал в моем присутствии. Я решил, что человек, который каждое утро проводит два часа за чисткой ногтей, может потратить несколько минут, чтобы замазать белилами недостатки кожи.
Писано в Бесарабии.
		Но вреден север для меня[3 - Писано в Бесарабии.].
		Вздыхать о сумрачной России,
		Мне неприязненной стихии,
Неккер Ж. – политический деятель и финансист, отец А. Л. Ж. де Сталь. Эпиграф взят из книги де Сталь «Размышления о французской революции».
Неккер Ж. – политический деятель и финансист, отец А. Л. Ж. де Сталь. Эпиграф взят из книги де Сталь «Размышления о французской революции».
    Necker[42 - Нравственность (мораль) – в природе вещей.Неккер (фр.).Неккер Ж. – политический деятель и финансист, отец А. Л. Ж. де Сталь. Эпиграф взят из книги де Сталь «Размышления о французской революции».]
		Пора меж волка и собаки,
		К ней, лая, кинулись собаки.
		Бульвары, башни, казаки,
		(Люблю я дружеские враки
		Сбежалась шумно. Не без драки
		Без грамматической ошибки
		Как уст румяных без улыбки,
		Которой глаза голубые и алые щеки
		Купцы, лачужки, мужики,
		Запел, фальшивя. Плески, клики
		Автомедоны наши бойки,
		Неутомимы наши тройки,
Из первой части Днепровской русалки.
Из первой части Днепровской русалки.
		Приди в чертог ко мне златой !..[28 - Из первой части Днепровской русалки.]
		Итак, писала по-французски…
		У гробовой своей доски,
		В любви до гробовой доски;
		Не изъяснялася по-русски,
		Два сердца, факел и цветки;
		Обоз обычный, три кибитки
		Везут домашние пожитки,
		Не вспыхнет мысли в целы сутки,
		Не дрогнет сердце, хоть для шутки.
		Не проходили без науки,
		Ни шум веселий, ни науки
		Кастрюльки, стулья, сундуки,
		Ни долгие лета разлуки,
		Хоть и ему иные штуки
		Играть изволил в дурачки.
		Здесь под окном, надев очки,
		Гадает старость сквозь очки
		Усы, кровавы языки,
		Хвосты хохлатые, клыки,
		Душеньки, подруженьки,
		Варенье в банках, тюфяки,
		И скоро звонкий голос Оли
		Обыкновенно подавали
		По старине торжествовали
		Стоял над речкою. Вдали
		Про барышень своих гадали
		За мельницу. Пока вдали
		Иные даже утверждали,
		Как завидим издали,
		Конечно, вы не раз видали
		Его восторгов ожидали.
		Мы только устриц ожидали
		Его так мило искажали,
		К Анисье дети побежали
		Сначала все к нему езжали;
		Таков я. И того ль искали
		Что все подружки измарали
		Уж восемь робертов сыграли
		Корсар в отставке, Морали.
		С таким умом ко мне писали?
		И молвил: «Вы ко мне писали,
		И что ж? Глаза его читали,
		Что модных колец не достали.
		Но мы, ребята без печали,
		Гимена хлопоты, печали,
		Мечты, желания, печали
		Минуты две они молчали,
		Которым сердце посвящали,
		Два раза в год они говели;
		Да с пеньем в церковь повели.
		Пред ним пестрели и цвели
		Он весел был. Чрез две недели
		Уста лукавые не ели
		Здорова; кланяться велели.
		Мне с плачем косу расплели
		Друзья и дружба надоели,
		Как всё на свете, надоели;
		Измены утомить успели;
		И хором по наказу пели
		И тайна брачныя постели
		И начал странствия без цели,
		Любили круглые качели,
		Ах, милый, как похорошели
		Онегин выстрелил… Пробили
		Покойника похоронили.
		Попы и гости ели, пили
		Вот пять шагов еще ступили,
		И рвы отеческой земли.
		И сын египетской земли,
		Бытописания земли;
		Бывало, слово барской воли…» —
		Невольно ль, иль из доброй воли,
		«Ах, няня, няня! до того ли?
		Был чудно нежен. Оттого ли,
		Улан, своей невольник доли,
		Друг другу тетушки мигнули,
		И локтем Таню враз толкнули,
		Вот пистолеты уж блеснули,
		В граненый ствол уходят пули,
		Сказал Владимир. И пошли
		Красавицы не долго были
		В хронологической пыли
		«Увидеть барский дом нельзя ли?» —
		Нет: рано чувства в нем остыли;
		Они места переменяли;
		Что есть избранные судьбами,
		Повсюду следовать за вами,
		А вижу я, винюсь пред вами,
		Иноплеменными словами,
		И боязливыми шагами
		С своими рощами, лугами
		И вот в избе между слугами
		Вдоль сонной улицы рядами
		Читал духовными глазами
		Ловить влюбленными глазами,
		Но он пристрастными глазами
В журналах удивлялись, как можно было назвать девою простую крестьянку, между тем как благородные барышни, немного ниже, названы девчонками!
В журналах удивлялись, как можно было назвать девою простую крестьянку, между тем как благородные барышни, немного ниже, названы девчонками!
		В избушке распевая, дева[44 - В журналах удивлялись, как можно было назвать девою простую крестьянку, между тем как благородные барышни, немного ниже, названы девчонками!]
		Пришла, рассыпалась; клоками
		Он меж печатными строками
		Перед померкшими домами
		Но дружбы нет и той меж нами.
Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами.
Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами.
		Ее сестра звалась Татьяна…[29 - Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами.]
		Едва оттеняются русыми локон волнами.
		Как я желал тогда с волнами
		Легла волнистыми коврами
		Пришел ко мне вчера с небритыми усами,
		Пришел ко мне вчера с небритыми усами,
		Коснуться милых ног устами!
		Одессу звучными стихами
		Перины, клетки с петухами,
		И, умиленными очами
		Гонимы вешними лучами,
		Вставая с первыми лучами,
		Неотразимыми лучами
		Но вот уж близко. Перед ними
		Как жар, крестами золотыми
		Мы почитаем всех нулями,
		На голос, знаемый детьми:
		И лапу с острыми когтями
		С утра дом Лариной гостями
		Она, как с давними друзьями,
		Весь полон; целыми семьями
		Сбежали мутными ручьями
		Сажают прямо против Тани,
		Не радо ей лишь сердце Тани.
		Но, получив посланье Тани,
		Я плачу… если вашей Тани
		Кто прежней Тани, бедной Тани
		Молила мать; для бедной Тани
		И первым снегом с кровли бани
		Там Озеров невольны дани
		И трепетней гонимой лани,
		То знайте: колкость вашей брани,
		деревни,
		деревни,
		Мои счастливейшие дни?
		Порой дождливою намедни
		Тьфу! прозаические бредни,
		Судьбой отсчитанные дни.
		Весны моей златые дни?
		Итак, дай Бог им долги дни!
		Перо не в моде в наши дни.
		Которые в минувши дни
		Исполнены страстей и лени
		Желать обнять у вас колени
		Четыре смертные ступени.
		Излить мольбы, признанья, пени,
		Татьяна прыг в другие сени,
		Дай оглянусь. Простите ж, сени,
		Заспорят о могильной сени;
		Провел в бездействии, в тени
		Евгений! «Ах!» – и легче тени
		Без сумрака вечер и быстрые ночи без тени;
		Без сумрака вечер и быстрые ночи без тени;
		Уже редеют ночи тени
		Стоит подобно грозной тени,
		Повержен Ленский; страшно тени
		Там упоительный Россини,
		Бранят господ и бьют в ладони:
		Еще, прозябнув, бьются кони,
		Не думали о нас они…
		Я их имею; вот они:
		И так уж тягостны они.
		Я знаю: нежного Парни
Roast-beef (ростбиф) – мясное блюдо английской кухни.
		Он знал довольно по-латыни,
		Татьяна, по совету няни
		В гостиной штофные обои,
		Читающий мечты свои
		Везде высокие покои,
		С ней обретут уста мои
		Невольно, милые мои,
		В лета красные мои
		В лета красные мои
		Умильно на пучок зари
		Мальчишки, лавки, фонари,
		Везде блистают фонари;
		Как он ни бейся, хоть умри.
		В гостях с ним молвит слова три,
		Они роняли слезки три;
		В долг осушать бутылки три.
		Еще снаружи и внутри
		Дворцы, сады, монастыри,
		Господь помилуй и спаси!
		Чего ты хочешь, попроси…
		Хотя крупицу мог найти.
		Ушед от их мятежной власти,
		Когда б в моей лишь было власти,
		Но чаще занимали страсти
		Питая жар чистейшей страсти,
		Я предпочла б обидной страсти
		И при конце последней части
		С ней речь хотел он завести
		Не знаю, как перевести.)
		Но не могу перевести;
		Не мог Онегин обрести.
		И вряд ли быть ему в чести.
		Они смеются. Входят гости.
		Вот крупной солью светской злости
		Du comme il faut… (Шишков, прости:
		За сим расстанемся, прости!
		Глядит на дымные струи
		Которым, за свои грехи,
		Как прошлой юности грехи,
		Как Богдановича стихи.
		Берет перо; его стихи,
		На станциях клопы да блохи
		Писали втайне вы стихи,
		Полны любовной чепухи,
		Перескажу простые речи
		Чтоб только слышать ваши речи,
		Мне должно после долгой речи
		Детей условленные встречи
		И день и ночь до новой встречи.
		Но следствия нежданной встречи
		Об нем она во мраке ночи,
		Увы! теперь и дни, и ночи,
		Как летние дни похищают владычество ночи;
		К луне подъемлет томны очи,
		И дождалась… Открылись очи;
		Перед гумном соломы кучи
		На небе серенькие тучи,
		St.-Priest, твои карандаши;
		Мои сомненья разреши.
		А мадригалы им пиши!
		И в шуме света и в тиши
		Внимая в шуме и в тиши
		Ты говорил со мной в тиши,
		Роптанье вечное души,
		Во глубине моей души,
		Тревожат сон моей души.
		И снов задумчивой души.
		Тоску волнуемой души?
		Обман неопытной души!
		Известность низостью души,
		Где дни мои текли в глуши,
		Среди печальной их семьи,
		Игры наши девичьи.
		Запретный плод вам подавай,
		«Пора, дитя мое, вставай:
		А без того вам рай не рай.
		В мой угол чаще прилетай,
		В мой угол чаще прилетай,
		В мой угол чаще прилетай,
		Приносит на подносе чай.
		Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
		А Дуня разливает чай,
		Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай.
		Мечтами украшала ей.
		И каждая шепнула ей:
		И средь полуденных зыбей,
		Устремлены на них живей.
		Стада шумят, и соловей
		Где нынче крест и тень ветвей
		На тройке чалых лошадей;
		Тупых, привязчивых судей,
		Тупых, привязчивых судей,
		Обычай деспот меж людей.
		Слепой Фортуны и людей
		В кругу порядочных людей,
		В душе не презирать людей;
		Ужели не простите ей
		Пленяли больше сердце ей.
		Где в ночь окликается ратная стража со стражей.
		Где в ночь окликается ратная стража со стражей.
		Нет ни одной души в прихожей.
		Пора, пора бы замуж ей!..
		И дружба тяжкая мужей!
		А я гордился меж друзей
		Забыв и город, и друзей,
		Она приветствий двух друзей
		Зовут, сажают двух друзей.
		Беседу сладкую друзей.
		Я слово дал, и что ж? ей-ей,
		Пристроить девушку, ей-ей,
		Авроры северной алей
		Маню ветрила кораблей.
		И в сумрак липовых аллей,
		Иль быстрый заяц меж полей
		Весенний дождь на злак полей)
		Пошла – и что ж? медведь за ней!
		И серебрятся средь полей…
		Вдруг озарилась: муза в ней
		Теперь опять воскресла в ней.
		Она глядит – и сердце в ней
		Но нынче видим только в ней
		Всё тихо, просто было в ней,
		И кучера, вокруг огней,
		И, утренней луны бледней
		Трещит лучинка перед ней.
		В аллею, прямо перед ней,
		И, может быть, на много дней.
		Промчалось много, много дней
		Нет, никогда средь пылких дней
		С мечтами, сердцем прежних дней,
		Предался, красных летних дней
		На самом утре наших дней.
		И молодежь минувших дней
		От Ромула до наших дней,
		Призрак невозвратимых дней:
		Под песенку старинных дней:
		От самых колыбельных дней,
		Весна моих промчалась дней
		Нам заготовит Гименей
		Ночлег отводят от сеней
		У ней ключи взять от сеней;
		Того, кто мил и страшен ей,
		Хоть он глядел нельзя прилежней,
		Казался иногда нежней,
		И, может быть, еще нежней.
		Но и следов Татьяны прежней
		Но неприступною богиней
		Но равнодушною княгиней,
		Дверь отворилась. Ольга к ней,
		Воображаясь героиней
		Его на вечер. «Боже! к ней!..
		Пора мне сделаться умней,
		Пора, пора! – взываю к ней;
		Табун бракованых коней
		И нечувствительно он ей
		Как будто кованой броней.
		О страх! нет, лучше и верней
		Ужели для тебя сносней
		Подходит к Ольге. Быстро с ней
		Пора; а что мне делать с ней?
		Идти, не разделяя с ней
		Забилось чаще и сильней.
		Забытый в хижине своей.
		Привыкшей к горнице своей.
		Он стал чертить в душе своей
		Вдали Италии своей.
		Бесчувственной руки своей…
		Уроки маменьки своей.
		К отцу, ни к матери своей;
		Он в первой юности своей
		Хранил он в памяти своей.
		До глубины души своей
		И встала со скамьи своей;
		Ни красотой сестры своей,
		Пред милой Ольгою своей,
		Он занят Ольгою своей.
		Болтливой лирою своей;
		Наскуча упряжью своей,
		Татьяну прелестью своей.
		Свободной живостью своей.
		Подобно талии твоей,
		И вынулось колечко ей
		Произведут в груди моей;
		Кипящей младости моей
		Подруге юности моей,
		С изменой юности моей
		Так не терзал души моей!
		Зизи, кристалл души моей,
		Не обновлю души моей…
		Подругой ветреной моей.
		Письмом красавицы моей;
		Над бедной нянею моей…
		Снег рыхлый по колено ей;
		Татьяну трогают; но ей
		Пригнал заводчик из степей,
		В Молдавии, в глуши степей,
		Поет про волжских рыбарей;
		Плаксивых баб и лекарей.
		Замену тусклых фонарей.
		Пред нею пестрый полк ливрей,
		И, прислонившись у дверей,
		Надзоры теток, матерей,
		Помещик – спелых дочерей,
		На, вот возьми ее скорей!)
		Но полно. Надо мне скорей
		О, буду, буду!» и скорей
		В поля, друзья! скорей, скорей,
		Спросила Таня. Поскорей
		«Взгляни налево поскорей». —
		Давай обедать поскорей!
		Приборы, стулья поскорей;
		Пора нам в оперу скорей:
		Разводит уток и гусей
		Без всякой злобы и затей,
		Без элегических затей
		И гармонических затей
		Открыла пир младых затей,
		И скуку праздничных затей.
		И думать о красе ногтей:
		Без подражательных затей…
		Отметку резкую ногтей;
		Прилежно украшает ей:
		И учит азбуке детей.
		Дитя сама, в толпе детей
		Скончался б посреди детей,
		Шальных, балованных детей,
		Шальных, балованных детей,
		Кормилиц крик и плач детей.
		Или платок подымет ей.
		Средь обольстительных сетей.
		И важно повторяет ей
		Элегию готовит ей.
		Из библиотеки чертей,
		Нет, никогда порыв страстей
		Ни общих мнений, ни страстей.
		Они не стоят ни страстей,
		И необузданных страстей.
		Вы легкомыслия страстей?
		Расспросов, сплетен и вестей
		Поклоны, шарканье гостей,
		Когда узнала меж гостей
		Явленьем медленным гостей
		Вертится около гостей,
		Карикатуры всех гостей.
		За чашей пела для гостей,
		Постели стелют; для гостей
		И горсть услужливых костей,
		Перебегал дорогу ей,
		Европы баловень – Орфей.
		Московских франтов и Цирцей
		Унылых наших рифмачей? —
		Мученье модных рифмачей,
		Рассказам юных усачей,
		И запоздалый склад речей;
		Мельканьем платьев и речей,
		В бесплодной сухости речей,
		По крайней мере звук речей
		Неточный выговор речей
		И звуки ласковых речей,
		Не привлекла б она очей.
		Ловили взор ее очей;
		Не слышит, слезы из очей
		У Тани льется из очей.
		Прядет, и, зимних друг ночей,
		Зимою в темноте ночей
		Уж пел в безмолвии ночей.
		И соблазнительных ночей.
		И, не сводя с него очей,
		Но как-то взор его очей
		Она темнеющих очей
		Мгновенной нежностью очей
		Татьяна ропщет на ручей;
		Увижу ль вас?..» И слез ручей
		Перебралась через ручей;
		Теперь то холмик, то ручей
		Зацепит вдруг, то из ушей
		И не пугал ничьих ушей
Нравственность (мораль) – в природе вещей.
Нравственность (мораль) – в природе вещей.
		С той стороны подал бы ей;
		Тем легче нравимся мы ей
		Твердит о нем. Докучны ей
		И полку, с пыльной их семьей,
		Старушки улыбались ей;
		Вчерашний день напомнить ей;
		Он молча поклонился ей;
		Туда, где он являлся ей.
		В глуши лесов остаться ей.
		Элегии венок убогий
		Но тише! Слышишь? Критик строгий
		Идет, на мертвеца похожий.
		На чай хозяйский слишком сладкий,
		Тут был на эпиграммы падкий,
		Корсет носила очень узкий,
		Поэт же скромный, хоть великий,
    Жуковский
		И русский Н, как N французский,
		Тут подмахнул стишок злодейский.
		Какой-нибудь пиит армейский
    («Станция». Князь Вяземский)
		Теперь у нас дороги плохи[68 - Дороги наши – сад для глаз:Деревья, с дерном вал, канавы;Работы много, много славы,Да жаль, проезда нет подчас.С деревьев, на часах стоящих,Проезжим мало барыша;Дорога, скажешь, хороша —И вспомнишь стих: для проходящих!Свободна русская ездаВ двух только случаях: когдаНаш Мак-Адам или Мак-ЕваЗима свершит, треща от гнева,Опустошительный набег,Путь окует чугуном льдистым,И запорошит ранний снегСледы ее песком пушистым,Или когда поля пройметТакая знойная засуха,Что через лужу может вбродПройти, глаза зажмуря, муха.(«Станция». Князь Вяземский)],
		Евгений ждет: вот едет Ленский
		Опершись на плотину, Ленский
		Богат, хорош собою, Ленский
		Таков обычай деревенский;
		Меж тем, механик деревенский,
		Настанет вечер деревенский:
    Баратынский
Е. А. Баратынский.
Е. А. Баратынский.
		Певец Пиров и грусти томной[41 - Е. А. Баратынский.],
		Для первых нет мне упований,
		А только ль там очарований?
		Тому уж нет очарований,
		О, кто б немых ее страданий
		Приюты счастливых свиданий;
		Народных слез, рукоплесканий
		Ты пьешь волшебный яд желаний,
		Во дни веселий и желаний
		Познал я глас иных желаний,
		Верней нет места для признаний
		Меня с слезами заклинаний
		Того змия воспоминаний,
		Язык девических мечтаний
		Но я плоды моих мечтаний
		Бессонниц, легких вдохновений,
		Давно терпеть не мог Евгений:
		Свой пистолет тогда Евгений,
		Спор громче, громче; вдруг Евгений
		Всего, что знал еще Евгений,
		Что завтра Ленский и Евгений
		Блистая взорами, Евгений
		Второй Чадаев, мой Евгений,
		Но был ли счастлив мой Евгений,
		Он был не глуп; и мой Евгений,
		Так точно думал мой Евгений.
		И вас покинул мой Евгений.
		И снисходительный Евгений,
		Так проповедовал Евгений.
		«Мой секундант? – сказал Евгений, —
		К ее ногам упал Евгений;
		Деревня, где скучал Евгений,
		Не может; дверь толкнул Евгений,
		Сноснее многих был Евгений;
		В пустыне, где один Евгений
		Конечно, не один Евгений
		Но ошибался он: Евгений
		Стоял задумчиво Евгений,
		Глядит на Ленского Евгений.
		И тотчас вышел; но Евгений
		Оно простительно. Евгений,
		Хотя мы знаем, что Евгений
		«Ужели, – думает Евгений, —
		Она ушла. Стоит Евгений,
		Сперва задумал наш Евгений
		Сомненья нет: увы! Евгений
		Кто он таков? Ужель Евгений?
		«Здесь он! здесь Евгений!
		Но в чем он истинный был гений,
		Один среди своих владений,
		Среди вседневных наслаждений?
		Там друг невинных наслаждений
		Отступник бурных наслаждений,
		Был жертвой бурных заблуждений
		Но целью взоров и суждений
		Любил и дух его суждений,
		Боясь ревнивых осуждений,
		Не мячиком предрассуждений,
		Поэт в жару своих суждений
		И взорам адских привидений
		Как ряд докучных привидений.
		Ума холодных наблюдений
		Едва дыша, без возражений,
		Я не предвижу возражений
		В тоске сердечных угрызений,
		С душою, полной сожалений,
		В тоске безумных сожалений
		Траги-нервических явлений,
		Господ соседственных селений
		Как! из глуши степных селений…»
		В тоске любовных помышлений
		И прочая. Ее сомнений
		Зарецкий встал без объяснений;
		Однако ж несколько творений
		В ней сердце, полное мучений,
		Печальных много приключений.
		Но (правил нет без исключений)
		В какую бурю ощущений
		Но уж темнеет вечер синий,
		Капусту садит, как Гораций,
		Под сень черемух и акаций
		Тут был Проласов, заслуживший
		Во всех альбомах притупивший,
		Тут был посланник, говоривший
		Старик, по-старому шутивший:
		И песни заводит, приветствуя день восходящий.
		И песни заводит, приветствуя день восходящий.
		Вас гордо вызвавший на бой,
		Медведя слышит за собой,
		Он видит Ольгу пред собой.
		Не столь различны меж собой.
		Всегда довольный сам собой,
		Был недоволен сам собой.
		С ним вместе ехать и с собой
		Готов был жертвовать собой,
		Везде, везде перед тобой
		Ни с ним покамест, ни с тобой,
		Свиданья верного с тобой;
		Друг, недруг, я хочу с тобой
		Назначен строгою судьбой?
		И, сохраненная судьбой,
		И няня девушку с мольбой
		Сидит с поникшею главой
		Там и Дидло[11 - Черта охлажденного чувства, достойная Чальд-Гарольда. Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной. Один из наших романтических писателей находил в них гораздо более поэзии, нежели во всей французской литературе. ] венчался славой,
		Недавнею гордится славой.
		Вот, окружен своей дубравой,
		Стремится к жизни полевой,
		Пчела за данью полевой
		Кто жертва чести боевой,
		Взять также ящик боевой.
		И слышен говор ключевой, —
		Блестящей, ветреной, живой,
		Иль длинной сказки вздор живой,
		И полны истины живой
		Умом и волею живой,
		Разнообразностью живой.
		Проходит с юностью живой.
		Кипя враждой нетерпеливой,
		Сыны Авзонии счастливой
		Души холодной и ленивой?
		Там виден камень гробовой
		Но конь, притупленной подковой
		Под занавескою шелковой
		Алкало пищи роковой;
		Твой искуситель роковой.
		Измены вестью роковой,
		Летит из кельи восковой.
		Другой с петушьей головой,
		И своенравной головой,
		На стульях улеглись в столовой,
		Не спится ей в постеле новой,
		Не внемля критике суровой,
		Скакать верхом в степи суровой?
		И скоро звонкой мостовой
		По петербургской мостовой,
		А под подушкою пуховой
		Всё видел: вспыхнул, сам не свой;
		Протяжный раздается вой,
		Совет разумный и благой;
		Monsieur l’Abbe€, француз убогой,
		Вдруг меж дерев шалаш убогой;
		Он мчит ее лесной дорогой;
		Не докучал моралью строгой,
		Шагнут широкою дугой,
		С венецианкою младой,
		И стол с померкшею лампадой,
		Полумучительной отрадой:
		С неизъяснимою отрадой
		Татьяна слушала с досадой
		Истлели быстрой чередой,
		С платком на голове седой,
		Кипучий, темный и седой
		Раздвинем горы, под водой
		Кувшины с яблочной водой
		Кувшин с брусничною водой.
		И пилигримке молодой
		В альбоме Ольги молодой;
		Красами Ольги молодой,
		В соседстве Тани молодой,
		К началу жизни молодой.
		Как вихорь жизни молодой,
		Пред героиней молодой,
		Прощаясь с девой молодой,
		Увы! любовник молодой,
		Опять любовник молодой
		Иль письма девы молодой.
		Дивится зритель молодой
		Сражен приятель молодой,
		Здесь ведьма с козьей бородой,
		Один в рогах, с собачьей мордой,
		И что-то бледной и худой,
		Гарольдом, квакером, ханжой,
		Казалась девочкой чужой.
		И в их устах язык чужой
		Себе присвоить ум чужой;
		Блистал послушною слезой!
		Ужели жребий вам такой
		Что нет нелепицы такой,
		Не повторил стократ ошибкой;
		Которой бы ваш друг с улыбкой,
		И ум, еще в сужденьях зыбкой,
		Он слушал Ленского с улыбкой.
		Была заманчивой загадкой,
		Пошла догадка за догадкой.
		Он забавлял мечтою сладкой
		Теперь послушаем украдкой
		Все стали толковать украдкой,
		Текут элегии рекой.
		И тихо слезы льет рекой,
		Над безыменною рекой
		Опершись на руку щекой.
		И хоть он был повеса пылкой,
		Иль даже сам в досаде пылкой
		Вас оскорбивший за бутылкой,
		Шампанской обливать бутылкой
		Прогулки, чтенье, сон глубокой,
		Порой белянки черноокой
		Я думал: вольность и покой
		А косточкам его покой
		Улыбка, девственный покой,
		Мои желания – покой,
		Там вывел колкий Шаховской
		По имени Владимир Ленской,
		Они над шахматной доской,
		В нем сердце, полное тоской;
		Сгорая негой и тоской,
		Белеют; вот уж по Тверской
		Водила слушать шум морской,
		Они дорогой самой краткой
		Кто охлаждал любовь – разлукой,
		Супружество нам будет мукой.
		Ревнивой не тревожась мукой,
		Расправил волоса рукой,
		Убит приятельской рукой!
		И даже трепетной рукой
		Поверьте (совесть в том порукой),
		Идут за стол рука с рукой.
		Они в саду, рука с рукой,
		Княгине слабою рукой
		Крестила дряхлою рукой.
Грим опередил свой век: ныне во всей просвещенной Европе чистят ногти особенной щеточкой.
		Красноречивым сумасбродом[12 - Tout le monde sut qu’il mettait du blanc; et moi, qui n’en croyais rien, je commenзai de le croire, non seulement par l’embellissement de son teint et pour avoir trouve€ des tasses de blanc sur sa toilette, mais sur ce qu’entrant un matin dans sa chambre, je le trouvai brossant ses ongles avec une petite vergette faite exprиs, ouvrage qu’il continua fiиrement devant moi. Je jugeai qu’un homme qui passe deux heures tous les matins а brosser ses ongles, peut bien passer quelques instants а remplir de blanc les creux de sa peau.Confessions J. J. RousseauВсе знали, что он употребляет белила; и я, совершенно этому не веривший, начал догадываться о том не только по улучшению цвета его лица или потому, что находил баночки из-под белил на его туалете, но потому, что, зайдя однажды утром к нему в комнату, я застал его за чисткой ногтей при помощи специальной щеточки; это занятие он гордо продолжал в моем присутствии. Я решил, что человек, который каждое утро проводит два часа за чисткой ногтей, может потратить несколько минут, чтобы замазать белилами недостатки кожи.(«Исповедь» Ж.-Ж. Руссо) (фр.).Грим опередил свой век: ныне во всей просвещенной Европе чистят ногти особенной щеточкой.].
		Дремал до утра под подушкой.
		Их почитал пустой игрушкой
		Иль просто будет добрый малой,
		Отстать от моды обветшалой.
		И бьются кони, пеной белой
		Не этой девочкой несмелой,
		Швейцара мимо он стрелой
		Звучит по улице веселой,
		Найдете вы в России целой
		Но мой Онегин вечер целой
		Ни мотыльками, ни пчелой.
		Мой бедный Ленский! за могилой
		Всё полно им; всё деве милой
		То в хрупком снеге с ножки милой
		И вспомнил он Татьяны милой
		Моей мечтательницы милой,
		Как листья осенью гнилой.
		Без умолку волшебной силой
		Златые серьги вырвет силой;
		И запищит она (Бог мой!):
		Замена счастью. Боже мой!
		То говорливой, то немой,
		Мне услаждала путь немой
		Поток, не скованный зимой;
		Еще недавно жил зимой
		Где веселились вы зимой;
		В Москву отправиться зимой.
		Румянец ярче. Ленский мой
		Как я сказал, Зарецкий мой,
		В деревне, где Евгений мой,
		Тебя тревожить, милый мой:
		Приятно дерзкой эпиграммой
		Покойный сон. Онегин мой
		Пора, давно пора домой.
		Один уехал спать домой.
		Его полна упрямой думой.
		Позвольте мне, читатель мой,
		До гроба ты хранитель мой…
		На столик ставят вощаной
		С моею музой своенравной
		Наукой славился любовной,
		Младой души, печали жадной;
		Нет, пуще страстью безотрадной
		Ни эпиграммы площадной,
		Явилась барышней уездной,
		И сани, и зарею поздной
		С своей волчихою голодной
		Трактиров нет. В избе холодной
		Встает заря во мгле холодной;
		Так бури осени холодной
		Зато зимы порой холодной
		Учтиво, с ясностью холодной
		Татьяной занят был одной,
		Как стих без мысли в песне модной
		Татьяна долго в келье модной
		Для роскоши, для неги модной, —
		Дивился я их спеси модной,
		Не обратился ли в родной?
		Он мне знаком, он мне родной.
		Их добродетели природной,
		Она в семье своей родной
		Он вас так любит… как родной!
		С своей супругою дородной
		То, верно б, кроме вас одной,
		Где Терпсихоре лишь одной
		Своим обедом и женой.
		Детьми и верною женой
		Зевал с друзьями и с женой,
		Оно своей игрой и пеной
		Шипит; и вот с осанкой важной,
		Однако в сей Одессе влажной
		Освободясь от пробки влажной,
		Кто б смел искать девчонки нежной
		Была наука страсти нежной,
		Пора надежд и грусти нежной,
		Что над любовью робкой, нежной
		Все для мечтательницы нежной
		В сей величавой, в сей небрежной
		Когда же юности мятежной
		Для песен степи, ей любезной…
		Своей печати вырезной.
		Осталася во тьме морозной
		Я б мог сказать: в Одессе грязной —
		Его с разрозненной Мальвиной
		С своей тяжелой половиной.
		Пленился я хоть миг единой, —
		Красною смородиной.
		Две жердочки, склеены льдиной,
		Или безделицей иной
		Невесты не искал иной.
		Чистосердечней, чем иной.
		И ей открылся мир иной.
		Иль маской щегольнет иной,
		Он уступил за три с полтиной,
		Когда б семейственной картиной
		Всё успокоилось: в гостиной
		Кларисой, Юлией, Дельфиной,
		И пред шумящею пучиной,
		Да, может быть, боязни тайной,
		Проказы, слабости случайной…
		И холод гордости спокойной,
		И вдаль бежал… Она за мной.
		Прости. Чего бы ты за мной
		Вы, призрак жизни неземной,
		Между Онегиным и мной,
		Вы были правы предо мной.
		Я стал бы просьбою нескромной
		Когда б еще ты был со мной,
		Красавице приятно-томной!
		Уж был сердит. Но, девы томной
		Нравился мне пеной шумной,
		Нравился мне пеной шумной,
		Но изменяет пеной шумной
		Бежал он их беседы шумной,
		Строфа, слагаемая мной;
		Провинциальной и жеманной,
		Он из Германии туманной
		Но это кто в толпе избранной
		Ее находят что-то странной,
Левшин, автор многих сочинений по части хозяйственной.
Левшин, автор многих сочинений по части хозяйственной.
		На чердаке вралем рожденной
		Спокойно спит в тени блаженной
		Потом за трубкой раскаленной,
		Или с природой оживленной
		Да вот в бутылке засмоленной,
		Отмерил с точностью отменной,
		Москвы коленопреклоненной
		На ветви сосны преклоненной,
		И светской чернью ободренной,
		Затеи хитрости презренной —
		Боюсь, в мольбе моей смиренной
		В глуши, под сению смиренной,
		Сближаем думою смущенной
		Над этой урною смиренной
		Доверчивость души невинной.
		Ярем он барщины старинной
		Вдруг из-за двери в зале длинной
		Дыханьем ночи благосклонной
		И столбик с куклою чугунной
		Сиди под кровлею пустынной,
		Заводит слово стороной
		Изображу ль в картине верной
		У них на масленице жирной
		Они хранили в жизни мирной
		Я был рожден для жизни мирной,
		Толстого кистью чудотворной
		Рассвет печальный жизни бурной!..
		Но там, где Мельпомены бурной
		А впрочем, очень недурной;
		Слезу пролить над ранней урной
		Где машет мантией мишурной
		Никто б не мог ее прекрасной
		Достойнее души прекрасной,
		У ног любовницы прекрасной
		С какою гордостью небесной
		В своей коляске выписной
		Поэзии живой и ясной,
		Своей осанкою заботной,
		Того, что модой самовластной
		Осуждена судьбою властной:
		Я вспомню речи неги страстной,
		Но так и быть – рукой пристрастной
		Мечтой то грустной, то прелестной
		Лорд Байрон прихотью удачной
		Она меня во мгле ночной
		Знакомых лиц на сцене скучной,
		И даже глупости смешной
		Как мысли девы простодушной,
		И, позабыв столицы дальной
		Ее находит идеальной
		Стоял картинкою журнальной,
		В глуши Молдавии печальной
		И там же надписью печальной
		Всё, чем для прихоти обильной
		Смелей здорового, больной
		Я жил тогда в Одессе пыльной…
		Ни свежестью ее румяной
		Итак, она звалась Татьяной.
		Она пред хладною толпой,
		Всегда восторженный герой
		Где жил недавно наш герой.
		Больных теснится бледный рой;
		Своих комедий шумный рой,
		Желаний своевольный рой.
		А впрочем, он за вас горой:
		Стыдлив и дерзок, а порой
		Гуляют утренней порой;
		Гулять? Деревня той порой
		Вражду – злословием; порой
		На стол облокотясь, порой
		Которых позднею порой
		Заняться старшею сестрой.
		В другом наливок целый строй,
		В могиле, в мать-земле сырой!»
		С неизъяснимою красой
		Влечет условною красой
		Вот порох струйкой сероватой
		Ночей Италии златой
		Язык Италии златой
		На кляче тощей и косматой
		Но кушать подали. Четой
		Чета мелькает за четой.
		Бежал за милой суетой.
		Однообразной наготой.
		Подернут уголь золотой;
		Виется пар, и теплотой
		Сперва взаимной разнотой
		Не хладно блещет остротой;
		Пред этой нежной простотой,
		Когда с такою простотой,
		Томясь душевной пустотой,
		Петровский замок. Ну! не стой,
		Отец семейства холостой,
		О скуке жизни холостой;
		Влюбленной, бедной и простой,
		Теперь же добрый и простой
		Поставлен памятник простой.
		Там у ручья в тени густой
		И своенравной, и пустой…
		Пропало всё, что звук пустой,
		И Таня входит в дом пустой,
		В тебе не встретишь, свет пустой.
		Задернул траурной тафтой.
		Ей душно здесь… Она мечтой
		Так уносились мы мечтой
		Вы, сны поэзии святой!
		Не знаемый в траве глухой
		В пределах вечности глухой
		Себялюбивой и сухой,
		Наедине с своей душой
		Я благодарна всей душой…
		С его безнравственной душой,
		Вы чистой, пламенной душой,
		Поля! я предан вам душой.
		Пред этой резвою душой!..
		Скажите: вашею душой
		Татьяна жадною душой;
		Предался полною душой.
		Да щей горшок, да сам большой.
		«Что ж, начинать?» – «Начнем, пожалуй»,—
		Младой и свежий поцелуй,
		Лесная тень, журчанье струй,
		Его ласкал супруг лукавый,
		Корнеля гений величавый;
		И рогоносец величавый,
		Обед довольно прихотливый,
		Слегка поют мотив игривый,
		Узде послушный конь ретивый,
		Марает он ответ учтивый.
		И вот сосед велеречивый
		Всё было просто: пол дубовый,
		Татьяна поясок шелковый
		Он вечно тот же, вечно новый,
		И Флянов, не совсем здоровый,
		Два шкафа, стол, диван пуховый,
		Тут остов чопорный и гордый,
		В прошедшем веке запоздалый;
		Зарецкий наш и честный малый
		Отец ее был добрый малый,
		Две ножки… Грустный, охладелый,
		И грек, и молдаван тяжелый,
		На красных лапках гусь тяжелый,
		На сани труп оледенелый;
		Скользит и падает; веселый
		Один под ним, седой и хилый,
		И бледный цвет, и вид унылый;
		Отшельник праздный и унылый,
		И вновь задумчивый, унылый
		Но ныне… памятник унылый
		Смутился ли, певец унылый,
		Он одарял предмет любимый,
		Всегда неправедно гонимый,
		Из уст Онегина. Угрюмый,
		Пред ним парит орел державный,
		Пойдемте слушать шум дубравный
		Он видит: Терек своенравный
		Разврат, бывало, хладнокровный
		А он, всё клуба член исправный,
		С живой картины список бледный,
		И увлекательный и вредный?
		Высокопарный, но голодный
		Всё, что в Париже вкус голодный,
		Как только вспомню взгляд холодный
		Но поздно. Ветер встал холодный.
		Но в возраст поздний и бесплодный,
		То был приятный, благородный,
		Гм! гм! Читатель благородный,
		Гвоздин, хозяин превосходный,
		Еще есть недостаток важный;
		Охотно клонит слух прилежный
		Свой век блестящий и мятежный
		И Вертер, мученик мятежный,
		Страстей чужих язык мятежный,
		Его почуя, конь дорожный
		Храпит – и путник осторожный
		На солнце иней в день морозный,
		А где, бишь, мой рассказ несвязный?
		Ей нравится порядок стройный
		И, вдохновенья снова полный,
		Чудак, попав на пир огромный,
		Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
		И впрямь, блажен любовник скромный,
		Как Child-Harold, угрюмый, томный
		И я Бордо благоразумный
		Их разговор благоразумный
		Однообразный и безумный,
		Кружится вальса вихорь шумный;
		На вензель, двум сестрицам данный,
		Стоит безмолвный и туманный?
		На толки про роман туманный,
		Прости ж и ты, мой спутник странный,
		Дух пылкий и довольно странный,
		Цвела как ландыш потаенный,
		Так ты, Языков вдохновенный,
		Там пел Мицкевич вдохновенный
		Поэт, бесчувствием блаженный,
		Горой от ветров огражденный,
		Один, в расчеты погруженный,
		Тупым кием вооруженный,
		Паду ли я, стрелой пронзенный,
		Пред ним roast-beef[9 - Roast-beef (ростбиф) – мясное блюдо английской кухни.] окровавленный
		Волной соленой оживленный,
		Приходит час определенный;
		Он был свидетель умиленный
		Но, шумом бала утомленный,
		(К несчастию, пересоленный);
		Или над Летой усыпленный
		И Страсбурга пирог нетленный
		Чуть отрок, Ольгою плененный,
		Господский дом уединенный,
		Прости, приют уединенный!
		Последним счастьем упоенный,
		И что ж? Любовью упоенный,
		Улыбкой Ольги ободренный,
		Уселись, и возок почтенный,
		Соседа памятник смиренный,
		И свод элегий драгоценный
		Своим пенатам возвращенный,
		Становится Гильо смущенный.
		Воображенью край священный:
		Сердись иль пей, и вечер длинный
		Быть может, чувствий пыл старинный
		Иду гулять. Уж благосклонный
		И вы, читатель благосклонный,
		А Петербург неугомонный
		Перенесен колодник сонный,
		Оставьте град неугомонный,
		Что ж мой Онегин? Полусонный
		Маркёр выходит полусонный
		И вид в окно сквозь сумрак лунный,
		В своей глуши мудрец пустынный,
		И ты, живой и постоянный,
		Где мод воспитанник примерный
		В глуши звучнее голос лирный,
		Глава повес, трибун трактирный,
		Надежный друг, помещик мирный
		Буянов, братец мой задорный,
		И не попал он в цех задорный
		Хотел писать – но труд упорный
		Чудак печальный и опасный,
		Дохнула буря, цвет прекрасный
		Как томен взор ее чудесный!..
		Он оставляет раут тесный,
		Кряхтя, валит медведь несносный;
		И путешественник залётный,
		И хлебник, немец аккуратный,
		Хоть человек он неизвестный,
		Проснулся утра шум приятный.
		Но уж, конечно, малый честный».
		Или Мельмот, бродяга мрачный,
		Уже пустыни сторож вечный,
		Стоит Бешту остроконечный
		Он пел любовь, любви послушный,
		Веселья зритель равнодушный,
		В дверях другой диктатор бальный
		Почтил он прах патриархальный…
		Один какой-то шут печальный
		Там хлопотливо торг обильный
		Торгует Лондон щепетильный
		Сидит форейтор бородатый,
		На полку сыплется. Зубчатый,
		Опять их в ящик и, раздетый,
		Чтоб червь презренный, ядовитый
		И вист, доныне знаменитый,
		Увял еще полураскрытый».
		Дремоту сердца оживляй,
		Дремоту сердца оживляй,
		Дремоту сердца оживляй,
		Что он опаснейший чудак.
		Мой неисправленный чудак.
		Где этот пасмурный чудак,
		Не может убежать никак;
		Вот ночь; но меркнут златистые полосы облак.
		Хоть иногда и сам впросак
		И в голос все решили так,
		Уж угадали; точно так:
		Он попадался, как простак.
		О ком твердили целый век:
		И современный человек
		N. N. прекрасный человек.
		И даже честный человек:
		Так исправляется наш век!
		В которых отразился век
		Пойдем туда, где ручеек,
		Где льется светлый ручеек,
		Точил лилеи стебелек;
		Двойные окна, камелек
		Или, нежней, как мотылек,
		Песня девушек
		Там соловей, весны любовник,
		Всю ночь поет; цветет шиповник,
		Там будет бал, там детский праздник.
		Теперь ревнивцу то-то праздник!
		Фобласа давний ученик,
		Мой бестолковый ученик.
		Он всё боялся, чтоб проказник
		Куда ж поскачет мой проказник?
		Его бобровый воротник.
		Об ней, поправя свой парик,
		На дне оставить, а старик
		И недоверчивый старик,
		Осведомляется старик.
		Зачем не хилый я старик,
		«Чужого толка» хитрый лирик
		Припомни, что сказал сатирик!
		Встречает их в гостиной крик
		Сгустились; нестерпимый крик
		«Пади, пади!» – раздался крик;
		На биржу тянется извозчик,
		Встает купец, идет разносчик,
		Вот бегает дворовый мальчик,
		Шалун уж заморозил пальчик:
		Как этот бедный откупщик?
		Выходит на дорогу волк;
		На нивах шум работ умолк;
		В семействе Лариных умолк.
		Был должен ехать с нею в полк.
		Заимодавцев жадный полк.
		У каждого свой ум и толк:
		Иль грамматических ошибок,
		Для сердца, для журнальных сшибок
		В трубу уходит. Светлый кубок
		Камин чуть дышит. Дым из трубок
		А милый пол, как пух, легок.
		И очутился у соседок.
		Махнул рукою напоследок —
		Засеребрился; там рожок
		Куртины, мостики, лужок,
		Их не зовет его рожок;
		И в час полуденный в кружок
		Забвенью брошенный возок.
		В уединенный уголок,
		Была прелестный уголок;
		Вошел: и пробка в потолок,
		Без этих маленьких ужимок,
		Она казалась верный снимок
		Кокетка, ветреный ребенок!
		И сладостной любви венок
		Качал таинственный венок.
		Добру достойный был венок.
		Возможно ль? Чуть лишь из пеленок,
		Бывало, ранний ветерок
		Всегда наказан был порок,
		Проходит и последний срок.
		Назначен был счастливый срок.
		Взвести друг на друга курок
		И щелкнул в первый раз курок.
		Где зимовал он, как сурок,
		К реке сквозь липовый лесок.
		Аллею к озеру, лесок,
		И метить в ляжку иль в висок.
		То выронит она платок;
		Чтобы двухутренний цветок
		В весенний впившийся цветок;
		Вина кометы брызнул ток;
		Гремит о шомпол молоток.
		Положены через поток:
		Сквозь пар яснеет. Там поток
		Но мненья светского поток…
		Дрожащий, гибельный мосток,
		Пугаю стадо диких уток:
		Или (но это кроме шуток),
		Увязнет мокрый башмачок;
		Что знал он тверже всех наук,
		Подслушать сердца первый звук,
		Напомнил хоть единый звук.
		Да дрожек отдаленный стук
		И зеленеющий Машук,
		К почтовой прозе не привык.
		Меня смущал; но я привык
		От коих я теперь отвык.
		Сперва Онегина язык
		Мне приходили на язык,
		Доныне гордый наш язык
		С чулком в руке, седой калмык.
		Врагов имеет в мире всяк,
		Его честили так и сяк.
		Мы лучше поспешим на бал,
		Как Чацкий, с корабля на бал.
		Забыт и свет и шумный бал,
		Какая радость: будет бал!
		В соседстве повод подавал.
		И сливки мальчик подавал;
		И уж заранее зевал,
		Затем, что он равно зевал
		Так я, беспечен, воспевал
		И чудеса подозревал.
		Легко мазурку танцевал
		И старый барин здесь живал;
		Мою ладью девятый вал —
		Потом свой кофе выпивал,
		И он ей сердце волновал!
		Тогда я сердце оторвал;
		Огнем и вздохов и похвал
		Для вздохов страстных и похвал.
		И жажду славы и похвал,
		Отвыкнув сердцем от похвал,
		Живу, пишу не для похвал;
		Ты, от кого я пьян бывал!
		Давно ль для вас я забывал
		Сей Геллеспонт переплывал,
		Еще никто не открывал.
		Какой-то пошлый мадригал
		Ему надгробный мадригал.
		И тут бы, право, не солгал.
		Чтоб муж иль свет не угадал
		В пяти саженях попадал,
		Давно нетерпеливо ждал;
		В гостях улыбку возбуждал
		Зарецкий жернов осуждал.
		Других причудниц я видал,
		На модном слове идеал
		Нашед мой прежний идеал,
		И деву гор, мой идеал,
		Татьяны милый идеал…
		И ты, мой верный идеал,
		И гордой девы идеал,
		И вчуже чувство уважал.
		Он простодушно обнажал.
		Зарему я воображал
		Уже душистый чай бежал,
		По зале шепот пробежал…
		И, признаюсь, от них бежал,
		На смятом канапе лежал
		Струились тихо. Жук жужжал.
		Трубу, личину и кинжал,
		Он на руках меня держал.
		Как Сади некогда сказал.
		В Одессе пыльной, я сказал.
		На зеркальном паркете зал,
		Законодательнице зал?
		Средь пышных, опустелых зал…
		Средь модных и старинных зал.
		Любви приманчивый фиал,
		Помещик новый прискакал
		Стремглав по почте поскакал
		Уж мой Онегин поскакал.
		И в поэтический бокал
		У моря на граните скал.
		И, посреди прибрежных скал,
		Но посреди печальных скал,
		И моря шум, и груды скал,
		Но я бы, кажется, желал
		Полковник сам ее послал.
		И руку жмет – и запылал
		Уж за рекой, дымясь, пылал
		Тихонько Ленский задремал;
		Так никого не занимал:
		Прилежно юноше внимал.
		Хоть их не много понимал,
		Над ней он голову ломал
		И нос и плечи подымал
		Блаженней тот, кто их не знал,
		Хоть малый труд. Я с вами знал
		Всего, что мой Онегин знал…
		Хоть он людей, конечно, знал
		Евгений без труда узнал
		Теперь в княгине б не узнал!
		Свою Литву воспоминал.
		Ни даже Дамских Мод Журнал
		В огонь то туфлю, то журнал.
		Несчастной жертвой Ленский пал…
		Он возвратился и попал,
		Я, верно б, вас одну избрал
		Как часто в детстве я играл
		Какой-то важный генерал.
		За нею важный генерал.
		«Кто? толстый этот генерал?»
		Вошедший с нею генерал.
		В то время на нее взирал.
		Я девять песен написал;
		И вообще их презирал, —
		Мог изъясняться и писал;
		Наш друг Туманский описал,
		Я безмятежно расцветал,
		Блажен, кто с нею сочетал
		И мыслей мертвый капитал
		И дедов верный капитал
		А Цицерона[73 - Цицерон Марк Туллий (106—43 до н. э.) – римский политический деятель. ] не читал,
		Я строфы первые читал…
		И, мнится, с ужасом читал
		В сей быстрый миг не прочитал!
		И книжку поутру читал…
		Владимир тут же начертал
		Вот отошел… вот боком стал… —
		И наконец от них отстал;
		Я безотрадно испытал.
		Перекрахмаленный нахал,
		Кий на бильярде отдыхал,
		Старушке Ленский отвечал, —
		Владимир сухо отвечал
		Еще не ясно различал.
		Иных он очень отличал
		Онегин обо всем молчал;
		И после во весь путь молчал.
		Воды я много подмешал.
		Здесь почивал он, кофей кушал,
		Младое сердце искушал;
		Приказчика доклады слушал
		«Сегодня быть он обещал, —
Vulgar – вульгарное (англ.).
    Байрон (англ.)
    Byron[71 - Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай.Байрон (англ.)]
		К герою нашему подвел
		Я музу резвую привел
		Им на минуту овладел;
		Но к жизни вовсе охладел.
		В нем пыл души бы охладел.
		Без службы, без жены, без дел,
		Имея дома много дел,
		Старик, имея много дел,
		Обыкновенный ждал удел.
		В иные книги не глядел.
		Приятный жребий повелел;
		Подагру б в сорок лет имел,
		Я ей поверить не посмел:
		С летами вытерпеть умел;
		Ничем заняться не умел.
		Но и Дидло5) мне надоел».
		Балеты долго я терпел,
		И душу ей занять успел.
		Блажен, кто вовремя созрел,
		Пил, ел, скучал, толстел, хирел.
		На солнце, на часы смотрел,
		К ней как-то Вяземский подсел
		Вот полночь: шумевшая вечером тысячью весел,
		Вот полночь: шумевшая вечером тысячью весел,
		Попробовать не захотел,
		Я потерять не захотел.
		Я ограничить захотел;
		Остаться доле не хотел,
		Кипящий Ленский не хотел
		Но обмануть он не хотел
		И про себя ее прочел.
		Не отпирайтесь. Я прочел
		Но к ней Онегин подошел
		К окну Онегин подошел
		Онегин с Ольгою пошел;
		Я много жизни погубил!
		Издавна чтенье разлюбил,
		Я прежде сам его любил,
		Я балы б до сих пор любил.
		Где я страдал, где я любил,
		И думать: он меня любил,
		В окно смотрел и мух давил.
		Сады одесские прославил.
		«Мой дядя самых честных правил,
		Кой-где недавный труд заставил
		Он уважать себя заставил
		Он сердце Тани оживил.
		И раб судьбу благословил.
		И, в гроб сходя, благословил.
		Как он язвительно злословил!
		Какие сети им готовил!
		Не в первый раз он тут явил
		Но взор сей нежность изъявил:
		Умильной лаской наградил
		Пред зеркалами проводил
		И в Летний сад гулять водил.
		В ее затеи не входил,
		И из уборной выходил
		Чье сердце опыт остудил
		Счастливец, он не постыдил:
		Признаться: то-то б одолжил!
		Он осмотрел, потом вложил
		Где деревенский старожил
		Иль он, кокетствуя, шалил,
		С младой Семеновой делил;
		Успех нас первый окрылил;
		Незримый, ты мне был уж мил,
		Ребенок был резов, но мил.
		Твой чудный взгляд меня томил,
		Ну, что ж?» – «Согласен». – «Как ты мил!»
		Что он умен и очень мил.
		Ее портрет: он очень мил,
		Слегка за шалости бранил
		Он в песнях гордо сохранил
		Недавно сына он женил.
		Оброком легким заменил;
		Потом Monsieur ее сменил;
		Где сердце я похоронил.
		Нигде ни пятнышка чернил.
		Горячку рифм: он тем удвоил
		А муки сердца успокоил,
		А сам в халате ел и пил;
		Что очень мило поступил
		Кого твой стих боготворил?»
		Онегин шкафы отворил;
		Там наш Катенин воскресил
		Онегин Ленского спросил:
		Зарецкий губу закусил.
		Старик Державин нас заметил
		И забываться запретил!
		И свет ее с улыбкой встретил;
		Владимир Ленский посетил
		Что чуть с ума не своротил
		Меня в сочельник навестил;
		В нем думы роем возмутил;
		Он мне единой посвятил
		Он из опалы исключил:
		И вздох он пеплу посвятил;
		Чего ж вам больше? Свет решил,
		При сих словах он осушил
		Я сквозь магический кристалл
		Страстей единый произвол,
		Отворотился – и зевнул,
		Еще Евгений не покинул,
		И полы завеса раздвинул;
		В прозрачной темноте мелькнул,
		Слова надежды мне шепнул?
		За нею Ленский; свет блеснул,
		Онегин руку замахнул,
		В большом рассеянье взглянул,
		Он что-то нас совсем забыл».
		Ему вопрос хозяйки был. —
		То несомненный знак ей был,
		Онегин живо тронут был:
		Что он и вправду тронут был,
		Мурлыча, лапкой рыльце мыл:
		При свечке, Шиллера открыл;
		В нем злую храбрость выхвалял:
Журнал, некогда издаваемый покойным А. Измайловым довольно неисправно. Издатель однажды печатно извинялся перед публикою тем, что он на праздниках гулял.
Журнал, некогда издаваемый покойным А. Измайловым довольно неисправно. Издатель однажды печатно извинялся перед публикою тем, что он на праздниках гулял.
		Иль Idol mio[79 - Idol mio – мой кумир (ит.).] и ронял
		Коварной двойке не вверял.
		О много, много рок отъял!
		И каватине, и мольбам,
		Едва ль приятно будет вам.
		Со временем отчет я вам
		Иди же к невским берегам,
		С любовью лечь к ее ногам!
		Идет меж кресел по ногам,
		А нынче! – что к моим ногам
		Стада бродили по лугам,
		И вот по родственным обедам
		Представить бабушкам и дедам
		По вашим узеньким следам,
		По их пленительным следам
		Те хором шлют его к водам.
		Подробно обо всем отдам,
		Плоды трудов моих отдам;
		И возбуждать улыбку дам
		Летают ножки милых дам;
		О ножках мне знакомых дам.
		На ложи незнакомых дам;
		Не верит собственным глазам.
		И этим письмам и слезам.
		Она подавленным слезам,
		Как зюзя пьяный, и французам
		Отъехать в поле к двум дубкам.
		Готовый вновь предаться узам,
		Скользим по лаковым доскам.
		Однако больше по делам.
		И шутке с лестью пополам…
		И к шутке, с желчью пополам,
		И сердце рвется пополам.
		К своим цветам, к своим романам
		Носили блюда по чинам.
		Как я завидовал волнам,
		И по Балтическим волнам
		За лес и сало возит нам,
		Повелевает сбросить нам
		В деревню, к бедным поселянам,
		Все в изумленье. Ленский сам
		А то, мой друг, суди ты сам:
		Два раза заглянул, а там
		Хоть уважение к летам…
		Мелькали сёлы; здесь и там
		Всё оживилось; здесь и там
		Она езжала по работам,
		Ходила в баню по субботам,
		К моим младенческим мечтам
		Но юным, девственным сердцам
		Но отослать его к отцам
		И нашей братье рифмачам
		Все шлют Онегина к врачам,
		Определять обедом, чаем
		И ужином. Мы время знаем
		(Что романтизмом мы зовем,
		Вернее в сети заведем;
		Мы Таню завтра же покажем.
		Поедем. —
		А тот… но после всё расскажем,
Последняя глава «Евгения Онегина» издана была особо, с следующим предисловием:
		Не замечаема никем,
		И им не делится ни с кем.
		Не уважая сердца в нем,
		Души не изменили в нем,
		Душа воспламенилась в нем;
		Ревнивым оживим огнем;
		Ни поэтическим огнем,
		Их поэтическим огнем
		Согретой девственным огнем.
		Перед медлительным огнем
		И мир ему закрыт и нем?..
		Но я, любя, был глуп и нем.
		Вы отзываетесь о нем?
		Сперва тщеславие кольнем
		И вот она в саду моем
		Дабы позавтракать втроем,
		И вот уж с ним пред алтарем
		Хлопочем, судим обо всем,
		Что свадьба слажена совсем,
		Ее утешило совсем:
		И здравый толк о том, о сем.
		Заводит речь о том, о сем;
		Но остановлена затем,
		Галоп, мазурка, вальс… Меж тем
		И прерывал его меж тем
		Хранит безмолвно между тем
		Поймал и славу между тем;
		Читал, забывшись, между тем
		Проходит время; между тем
		Разумный толк без пошлых тем,
		Уж не смущается ничем,
		Не отразимое ничем;
		И посмеяться кой о чем.
		И будит Ленского воззваньем:
		С каким живым очарованьем
		Сражен, Онегин с содроганьем
		Теперь с каким она вниманьем
		Я занялся воспоминаньем
		Веселой шуткою, враньем.
		Татьяна видит с трепетаньем,
		Но, развлечен пустым мечтаньем,
		Убит!.. Сим страшным восклицаньем
		Какою мыслью, замечаньем
		Я наслаждаюсь дуновеньем
		И странным с Ольгой поведеньем
		Они, суровым поведеньем
		А то, скучая наслажденьем,
		Они поют, и, с небреженьем
		По крайней мере сожаленьем,
		Его нежданным появленьем,
		С каким тяжелым умиленьем
		Иль перси, полные томленьем;
		«Но где же, – молвил с изумленьем
		И что ж нашел я с изумленьем?
		И с легковерным ослепленьем
		Надеждой, там недоуменьем
		Идет Онегин с извиненьем.
		Ждала Татьяна с нетерпеньем,
		Я не желал с таким мученьем
		Закидаем вишеньем,
		Но только сонным обаяньем
		И безнадежный эгоизм.
		Облек в унылый романтизм
		И всё равно: надежда им
		И тем ее вернее губим
		Он видит: он еще любим;
		Чем меньше женщину мы любим,
		Бродили по свету. Поздравим
		Но здесь с победою поздравим
		И в сторону свой путь направим,
		Читатель, мы теперь оставим,
		Румян, как вербный херувим,
		Разочарованный другим,
		Затянут, нем и недвижим,
		Но говорят, вы нелюдим;
		Не говорит она: отложим —
		Любви мы цену тем умножим,
		Для всех он кажется чужим.
		Карикатура южных зим,
		Впервые именем таким
		Поступком оскорбясь таким,
		Наследство предоставил им,
		Тоской и рифмами томим,
		Уж он, раскаяньем томим,
		Желаньем медленно томим,
		Надолго… навсегда. За ним
		……… перед ним
		Мелькают лица перед ним,
		Смел чистить ногти перед ним,
		Довольно мы путем одним
		Онегин, скукой вновь гоним,
		Где встретилась Татьяна с ним.
		Все дружбу прекратили с ним.
		И вдруг умел расстаться с ним,
		Довольный жребием своим,
		Кипит обилием своим.
		Довольный мщением своим.
		Лжет детским лепетом своим.
		Иль даже демоном моим.
		Бродя над озером моим,
		Как я с Онегиным моим.
		Не мог понять, как важный Грим
		Теперь мы в сад перелетим,
		Хоть мы признаться не хотим.
		А мы… ничем мы не блестим,
		Мы своевольно освятим.
		Онегин (вновь займуся им),
		Огнем нежданных эпиграмм.
		И злости мрачных эпиграмм.
		Быть чувства мелкого рабом?
		Уездной барышни альбом,
		В ее лице самолюбивом
		В негодовании ревнивом
		Конечно, не блистал ни чувством,
		Ни общежития искусством;
		Я знаю, ты мне послан Богом,
		Согретый вдохновенья богом,
		Вся жизнь моя была залогом
		Другой поэт роскошным слогом
		Он обвинял себя во многом:
		И поделом: в разборе строгом,
		Виясь, бежит зеленым лугом
		Она вздыхала о другом,
		Довольно, пойте о другом!»
		Писать поэмы о другом,
		Вдруг изменилось всё кругом,
		Сидят чудовища кругом:
		С конца, с начала и кругом.
		Усеян плошками кругом,
		Что степь нагая там кругом;
		Когда бы жизнь домашним кругом
		Всё ярко, всё бело кругом.
		Меж гор, лежащих полукругом,
		Открыла тайну, как супругом
		Когда б мне быть отцом, супругом
		Она меж делом и досугом
		А между тем притворным хладом
		Он умер в час перед обедом,
		Довольный праздничным обедом
		Сосед сопит перед соседом;
		Оплаканный своим соседом,
		Онегин слушал с важным видом,
		В любви считаясь инвалидом,
		Блестит великолепный дом;
		Или печальным сумасбродом,
		Иль сатаническим уродом,
		Руссо (замечу мимоходом)
		С холма господский видит дом,
		Владея слабо и с трудом,
		И выражалася с трудом
		Прямым Онегин Чильд Гарольдом
		Со сна садится в ванну со льдом,
		Глядеть на вас веселым взглядом!..
В первом издании шестая глава оканчивалась следующим образом:
В первом издании шестая глава оканчивалась следующим образом:
		Прослыть притворным чудаком,
		(Как вам, конечно, он знаком),
		Находит азбучным порядком
		Быть можно дельным человеком
		К чему бесплодно спорить с веком?
		И об Онегине далеком
		Такие сплетни; но тайком
		Чтоб барской ягоды тайком
		И в одиночестве жестоком
		Российским лечат молотком
		Татьяна в оглавленье кратком
		Паркет трещал под каблуком,
		То вопросительным крючком.
		Сквозь зубы молвила тишком
		Не все ли, русским языком
		Растрепанный, в пуху, в картузе с козырьком…
		Растрепанный, в пуху, в картузе с козырьком…
		Закрыты ставни, окна мелом
		Теперь, как в доме опустелом,
		Под шляпой с пасмурным челом,
		И усидела за столом.
		И что же видит?.. за столом
		Жалеть о прежнем, о былом:
		И бьется радужным крылом,
		Как только о себе самом.
		Селенье, рощу под холмом
		Обрадован музыки громом,
		Оставя чашку чаю с ромом,
		Который сердцем и умом
		Как с вашим сердцем и умом
		Ни остротою, ни умом,
		Душой чувствительной, умом
		С его озлобленным умом,
		Но мужем с честью и с умом.
		Всё думать, думать об одном
		На языке своем родном,
		Одна, печальна под окном
		И груда книг, и под окном
		И был глубокий эконом,
		Передаю тебе с поклоном…
		Один, под финским небосклоном,
		Слегка обрызнутых лимоном.
		Спал в это время мертвым сном.
		И Ольги все объяты сном.
		Плененный школьным шалуном;
		На небе синем и прозрачном
		Вы мне предстали в блеске брачном:
		Зимы блистательным ковром.
		Кровать, покрытая ковром,
		Когда гремел мазурки гром,
		Пускай сожжет вас божий гром!
		Очаровательным пером
		Иль Баратынского пером,
		Всё видел: лицами, убором
		Все ярусы окинул взором,
		Я жду тебя: единым взором
		Татьяна любопытным взором
		Он чудно вылитым узором
		Увы, заслуженным укором!
		(Наказ, основанный на том,
		Не вижу я; да что нам в том?)
		Всё хорошо, но дело в том,
		Несносно (согласитесь в том)
		Я мог бы пред ученым светом
		Нескромным взглядом, иль ответом,
		В последнем вкусе туалетом
		В седьмом часу вставал он летом
		Что ж, если вашим пистолетом
		Пошел бродить с своим лорнетом
		Дни мчались: в воздухе нагретом
		Онегин жил анахоретом;
		Да Мармонтеля третий том.
		Какой у дочки тайный том
		Невольно думала о том;
		Космополитом, патриотом,
		Чем ныне явится? Мельмотом,
		Измучим сердце, а потом
		Дней несколько она потом
		Спустя минуты две потом
		Один над морем – и потом
		Вам слово молвить, и потом
		Мартын Задека стал потом
		Потом понравились; потом
		Всё беспокоилась о том.
		То есть умел судить о том,
		И не заботился о том,
		С руками, сжатыми крестом.
		То кратким словом, то крестом,
		Луны при свете серебристом
		Огонь рыбачий. В поле чистом,
		Кипящим в действии пустом.
		Друзья мои, что ж толку в этом?
		Он так привык теряться в этом,
		Приехав, он прямым поэтом
		Я перестану быть поэтом,
		Или не сделался поэтом.
		И он не сделался поэтом,
		Зевоту подавляя смехом:
		Томим и ветреным успехом,
		Съезжались каждый день верхом
		И встречен Веспер петухом;
		И привлекательным лицом.
		Не пылким мальчиком, бойцом,
		Она стыдливо под венцом
		Такие ль мысли мне на ум
		Хоть невзначай, хоть наобум
		Волшебных звуков, чувств и дум;
		Предмет его привычных дум;
		И прояснился темный ум.
		Не улыбнется томный ум,
		И резкий, охлажденный ум.
		Еще пленяли юный ум.
		Медведь промолвил: «Здесь мой кум:
		Ему наскучил света шум;
		И в шалаше и крик, и шум;
		И мира новый блеск и шум
		Навел твой бесконечный шум,
		Столбом восходит голубым,
		Меж сыром лимбургским живым
		Как он умел казаться новым,
		Пугать отчаяньем готовым,
		Открыты ставни; трубный дым
		И сердцем пламенным и нежным?
		Воображением мятежным,
		Читать в глаза своим любезным
		Случалось ли поэтам слезным
		Татьяна взором умиленным
		И всё ей кажется бесценным,
		Досугам посвятясь невинным,
		Брожу над озером пустынным,
		Внимательным иль равнодушным!
		Являться гордым и послушным,
		И ананасом золотым.
		Путь окует чугуном льдистым,
		Следы ее песком пушистым,
		Отрывки северных поэм,
		Я был озлоблен, он угрюм;
		Нести за ним, а лошадям
		Как бури вешние полям:
		Но в городах, по деревням
		Ума не внемля строгим пеням,
		Взлетел по мраморным ступеням,
		Вот наш герой подъехал к сеням;
		К ее крыльцу, стеклянным сеням
		И за столом у них гостям
		И снам, и карточным гаданьям,
		Татьяна верила преданьям
		Гусей крикливых караван
		Ты к ним на той неделе зван. —
		Да вот… какой же я болван!
		А та, с которой образован
		Привычкой жизни избалован,
		Одним на время очарован,
		Без них Онегин дорисован.
		Как я ошибся, как наказан…
		Чужой для всех, ничем не связан,
		Природу, чем Шатобриан,
Si j’avais la folie de croire encore au bonheur, je le chercherais dans l’habitude (Шатобриан)
Si j’avais la folie de croire encore au bonheur, je le chercherais dans l’habitude (Шатобриан)
		Картежной шайки атаман,
		На вздохи, скуку и обман
		Пьет обольстительный обман!
		Всё в Ольге… но любой роман
		(И тем я начал мой роман);
		Читает сладостный роман,
		Нравоучительный роман,
		Ложился на поля туман,
		Лихая мода, наш тиран,
		Движенья, голос, легкий стан —
		Зевая слушает молебен,
		Им квас как воздух был потребен,
		Au любовнице подобен
		К Au я больше не способен;
		Для оной жизни был рожден.
		Иль хоть для славы был рожден;
		Уж барабаном пробужден.
		Я каждым утром пробужден
		Как будто громом поражен.
		Бывал Онегин поражен,
		Как взор его был быстр и нежен,
		В сердечных письмах как небрежен!
		До самой девичьи. Всем нужен
		Теперь он сердцем погружен!
		И, в нем глубоко погружен,
		Отселе, в думу погружен,
		Но разговор их милых жен
		Ревнивый шепот модных жен.
		Был совершенно углублен.
		В Татьяну, как дитя, влюблен;
		Поутру не был удивлен,
		Ах, братцы! как я был доволен,
		Когда церквей и колоколен,
		Благословение племен.
		К ней не домчится гимн времен,
		Учтивых, ласковых измен,
		Учтивых, ласковых измен,
		Гораздо меньше был умен.
		Зачем я пулей в грудь не ранен?
		И мыслит, грустью отуманен:
		Под грудь он был навылет ранен;
		Недвижим он лежал, и странен
		Почтенный замок был построен,
		Отменно прочен и спокоен
		Он вас пленит, я в том уверен,
		К Talon[8 - Известный ресторатор.] помчался: он уверен,
		Я утром должен быть уверен,
		Но я бороться не намерен
		Я знаю: век уж мой измерен;
		Пустынным снегом занесен,
		– Давно ли к нам он занесен?
		Среди вседневных, модных сцен,
		Среди вседневных, модных сцен,
		Что муж в сраженьях изувечен,
		Теперь бы всеми был замечен
		Осмотрен, вновь обит, упрочен
		Отъезда день давно просрочен,
		И ревом скрыпок заглушен
		Пришли ли бочки жданных вин?
		Здесь барин сиживал один.
		Когда в углу сидел один,
		Кто не изменит нам один?
		В домашней жизни зрим один
		На всё сердитый господин:
		Но кончен он. Идут за ужин.
		Сатиры смелый властелин,
		Заря от утренних долин
		И перед ним пылал камин,
		Старушка ей: «А вот камин;
		Веселый праздник именин.
		И переимчивый Княжнин;
		Где ходит гордый славянин,
		Француз, испанец, армянин,
		Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
		Он был простой и добрый барин,
		Что там уж ждет его Каверин.
		Но ни Виргилий, ни Расин,
		Вступили нынче в карантин?
		Ни мудрых истин, ни картин,
		Вкруг дам, как около картин.
		Ряд утомительных картин,
		На плоскость дам, на тон мужчин,
		И темной рамою мужчин
		Услужливо на наш аршин?
		Так неприступны для мужчин,
		Давно ль он здесь, откуда он
		Свой пестрый мечет фараон.
		Усталый взгляд; скользнула вон…
		Гремучий, непрерывный звон
		Открыт Casino; чашек звон
		Да рюмок раздается звон.
		А уж Онегин вышел вон;
		Да, помню, помню. Где же он?» —
		Напрасно ждал Наполеон,
		Которую воспел Назон,
		Уж не пародия ли он?
		И far niente[23 - Far niente – безделие (ит.).] мой закон.
		Та девочка, которой он
		Нет нужды; прав судьбы закон.
		Слов модных полный лексикон?..
		Там раздается; на балкон
		О Боже! что подумал он!»
		Когда его увидел он.
		Всех прежде вас оставил он;
		За что страдальцем кончил он
		Был так же тих ее поклон.
		Но наш герой, кто б ни был он,
		Мой бедный Ленский, сердцем он
		Ужасно недоволен он;
		Потом увидел ясно он,
		Петровский замок. Мрачно он
		Ужели он?.. Так, точно он.
		Другие строки. В них-то он
		Она сказала: это он!
		И не из их ли уж сторон?
		Уста жуют. Со всех сторон
		С мужчинами со всех сторон
		К покойнику со всех сторон
		Охотники до похорон.
		Давно… нет, это был не сон!
		«Как, Грандисон?.. а, Грандисон!
		Уж верно был не Грандисон.
		Потом уж наводили сон;
		Ее томил, как тяжкий сон.
		И жаркий одинокий сон,
		Его встревожен поздний сон.
		Младых восторгов первый сон,
		Хранит надежды темный сон;
		И в сладостный, безгрешный сон
		Та девочка… иль это сон?..
		Еще над ним летает сон.
		Который нам наводит сон, —
		Мораль на нас наводит сон,
		И чувств и дум впадает он,
		В постелю с бала едет он:
		Домой задумчив едет он;
		Домой одеться едет он.
		В ней сохранился тот же тон,
		И там уж торжествует он.
		И день и ночь проводит он.
		Как ваше имя?[51 - Таким образом узнают имя будущего жениха.] Смотрит он
		Довольно скучен высший тон;
		И в мыслях молвила: вот он!
		Его цевницы первый стон.
		Ни сплетни света, ни бостон,
		И отвечает: Агафон.
		Кругом всё глушь; отвсюду он
		И бесконечный котильон
		Глядел на грозный пламень он.
		От света вновь отрекся он.
		И недвижим остался он.
		В чем молча соглашался он.
		Душою погрузился он.
		Вот наконец проснулся он
		В гостиных появлялся он;
		В глубокой мгле таится он.
		Но тот, кто музою взлелеян,
		Весь вечер Ленский был рассеян,
		Недуг новейших россиян.
		Хваленых дедовских времян:
		Зарецкий, некогда буян,
		Достойна старых обезьян
«Это значит, – замечает один из наших критиков, – что мальчишки катаются на коньках». Справедливо.
«Это значит, – замечает один из наших критиков, – что мальчишки катаются на коньках». Справедливо.
		Мальчишек радостный народ[45 - «Это значит, – замечает один из наших критиков, – что мальчишки катаются на коньках». Справедливо.]
		Нельзя никак; нетерпеливо
		И страшно ей; и торопливо
		Он охладительное слово
		Люблю я очень это слово,
		Онегину всё было ново;
		Оно у нас покамест ново,
		Души прямое благородство,
		(Весьма мучительное свойство,
		Им овладело беспокойство,
		Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!
		Душой все ваше совершенство,
		Какое низкое коварство
		Печально подносить лекарство,
		Хотя людей недоброхотство
		Татьяна слушала его.
		Не вышло из пера его,
		Он бродит, и душа его
		Дверь отворил он. Что ж его
		Поэт погиб… но уж его
		Чтоб только слышали его).
		Меня пленяло: за него
		Княгиня смотрит на него…
		Но мне теперь не до него.
		И нам досталось от него
		Цель жизни нашей для него
		В минуту, злую для него,
		Родню и друга своего.
		Пошли же внука своего». —
		Убийцу брата своего;
		И тайну сердца своего,
		Сомненья сердца своего;
		В порывах сердца своего,
		Ничто не трогало его,
		Не тронут сердца моего,
		И здесь героя моего,
		Люблю героя моего,
		Не слышит горя моего.
		(Подобием того-сего)
		Любезней, верно, нет его.
		Вдруг разрешат судьбу его.
		Две пули – больше ничего —
		Жеманство, – больше ничего.
		Предмет достойный: ничего
		Ему был тошен; ничего
		Не замечал он ничего.
		«Так, няня, право, ничего.
		В нем не щадило ничего:
		Не отвергая ничего:
		Не понимает ничего,
		Сквозь слез не видя ничего,
		А будут лишь бесить его.
		Враги его, друзья его
		Пою приятеля младого
		Он в залу; дальше: никого.
		Прочел из наших кой-кого,
Смотри «Первый снег», стихотворение князя Вяземского.
Смотри «Первый снег», стихотворение князя Вяземского.
		И все оттенки зимних нег[48 - Смотри «Первый снег», стихотворение князя Вяземского.];
См. описания финляндской зимы в «Эде» Баратынского.
См. описания финляндской зимы в «Эде» Баратынского.
		Певец финляндки молодой![49 - См. описания финляндской зимы в «Эде» Баратынского.]
		Поешь бог ведает кого,
Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того еще особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках, – следствие чувства превосходства, быть может мнимого.
		Противоречий очень много,
		Пересмотрел всё это строго;
		Моину вызвать (для того,
		Но мысли были далеко;
		Уединясь от всех далеко,
		Погрейся у него немножко!»
		Онегин спит себе глубоко.
		Теснились в душу глубоко.
		Сидят, задумавшись глубоко,
		Уж солнце катится высоко,
		И ярко светится окошко,
		Мазурка раздалась. Бывало,
		«О чем же, Таня? Я, бывало,
		Он с удовольствием, бывало,
		Последний бедный лепт, бывало,
		В ней сердце долго ли страдало,
		В огромной зале всё дрожало,
		Хранила в памяти не мало
		Рождала глупостей не мало,
		Видался с ним, и так нимало
		Хоть романтизма тут нимало
		«Ох, мой отец! доходу мало». —
		В том нужды было очень мало,
		Признаться: вкусу очень мало
		«Что ж, матушка? за чем же стало?
		Уж реже солнышко блистало,
		Нам просвещенье не пристало,
		И мыслит: «Что-то с Ольгой стало?
		Всё это ныне обветшало,
		Уж небо осенью дышало,
		У Лариных произвело
		Описывать мое же дело:
		К Онегину». – «Ну, дело, дело.
		К тому ж – он мыслит – в это дело
		Конечно б, это было смело,
		Уж поздно; время улетело…
		Плоды наук, добро и зло,
		Ото всего, что сердцу мило,
		И что ей душу ни смутило,
		Но ей ничто не изменило:
		Еще одно нас разлучило…
		И всех соседей развлекло.
		И к размышлению влекло:
		И вод веселое стекло
		В окне сквозь мерзлое стекло
		Глядит, уж в комнате светло;
		Когда прозрачно и светло
		И долго сердцу грустно было.
		Так он писал темно и вяло
		«Poor Yorick![32 - Бедный Иорик!» – восклицание Гамлета над черепом шута. (См. Шекспира и Стерна.)] – молвил он уныло, —
		Всё потеряв невозвратимо;
		Приятно зреть, как он, упрямо
		Полюбите вы снова: но…
		Блажен, кто праздник жизни рано
		На третье в ночь. Проснувшись рано,
		Врагам наследственным подобно,
		Делили дружно? Ныне злобно,
		Бывало, он трунил забавно,
		Что дома ждут ее давно,
		Вот утро: встали все давно,
		Куплетом мучимый давно,
		«Кто б мог подумать? Как давно!
		О свадьбе Ленского давно
		В чем все уверены давно,
		На душу мертвую давно,
		И умного дурачить славно,
		С кого начнет он? Всё равно:
		Моей Татьяне всё равно.
		Ты как-то больше. – «Нет, равно.
		И, полно, друг; не всё ль равно?
		Не разойтиться ль полюбовно?..
		И предается безусловно
		Хладнокровно,
		Кокетка судит хладнокровно,
		Готовят гибель хладнокровно…
		Походкой твердой, тихо, ровно
		Давал три бала ежегодно
		Позвольте: может быть, угодно
		Вы поступили благородно,
		Для нас орудие одно,
		Служив отлично-благородно,
		Он фармазон; он пьет одно
		Различно повторять одно,
		Помилуй! и тебе не трудно
		– У Лариных. – «Вот это чудно.
		Как было встарь заведено…»
		Так, видно, небом суждено.
		Ужели слово найдено?
		Письмо готово, сложено…
		Без пошлины привезено.
		Весны огнем оживлено.
		Везде поспеть немудрено.
		Из погребов принесено
		Садись – как это мудрено!
		На стол тотчас принесено.
		У них уж было решено.
		И, наклонясь, ей шепчет нежно
		Так подшутил вечор небрежно.
		Ведет ее, скользя небрежно,
		Не повторял потом безбожно,
		Как будто нам уж невозможно
		А счастье было так возможно,
		И благородна…» Тут бы можно
		Уж решена. Неосторожно,
		«Но всё в элегии ничтожно;
		Так, полдень мой настал, и нужно
		Но так и быть: простимся дружно,
		Мое! — сказал Евгений грозно,
		Особенно, когда вино
		Бутылка хлопнула; вино
		Шум, споры – легкое вино
		Благословенное вино
		Стаканом красное вино;
		Татьяна изнывала тайно;
		Но этой страсти и случайно
		А мать грозит ему в окно…
		Однако в поле уж темно;
		Всё в нем и тихо и темно;
		И всё ей кажется темно?
		Отменно тонко и умно,
		Вам объясниться откровенно.
		И кланялся непринужденно;
		Судьба свела, и так смиренно
		Но чай несут: девицы чинно
		Он по-французски совершенно
		– Зачем же так неблагосклонно
		За то ль, что мы неугомонно
		Замолкло навсегда оно.
		Татьяна! для кого ж оно?
		Возьмите и найдете, верно,
		Лет чрез пятьсот) дороги, верно,
		Изображен довольно верно
		Так в землю падшее зерно
		Но надоел он мне безмерно.
		Мечтанью преданной безмерно,
		У нас изменятся безмерно:
		Вы, украшенные проворно
		Упала в снег; медведь проворно
		Татьяну с Ольгою; проворно
		Не подымает: пышет бурно
		В ней страстный жар; ей душно, дурно;
		Когда б вы знали, как ужасно
		И Тане уж не так ужасно,
		Течет так тихо, так согласно…
		Глядит, зовет его… напрасно:
		Но грустно думать, что напрасно
		Что изменяли ей всечасно,
		Пылать – и разумом всечасно
		Морозна ночь, всё небо ясно;
		Так, он хозяин, это ясно:
		На ту, чей вид напомнил смутно
		Он обращает поминутно
		Но муж любил ее сердечно,
		С Онегиным желал сердечно
		Но не теперь. Хоть я сердечно
		Но Ленский, не имев, конечно,
		Хоть возвращусь к нему, конечно,
		Во всем ей веровал беспечно,
		И что ж? оно приятно, звучно;
		Они клевещут даже скучно;
		«Что, Таня, что с тобой?» – «Мне скучно,
		В глуши, в деревне всё вам скучно,
		Но с ним, я знаю, неразлучно
		Нам чувство дико и смешно.
		Ему и больно и смешно,
		Что нынче несколько смешно.
		«Не спится, няня: здесь так душно!
		Всё в них так бледно, равнодушно;
		Хоть вам и рады простодушно.
		(Как говорится, машинально)
		Он подал руку ей. Печально
		Гребут лопатой серебро;
		Кому поем, тому добро
Торкватовые октавы – стихи итальянского поэта эпохи Возрождения Торквато Тассо (1544—1595).
Торкватовые октавы – стихи итальянского поэта эпохи Возрождения Торквато Тассо (1544—1595).
		Напев Торкватовых октав![19 - Торкватовые октавы – стихи итальянского поэта эпохи Возрождения Торквато Тассо (1544—1595).]
		Madame de Staёl, Биша, Тиссо,
		Прочел он Гиббона, Руссо,
		И Ричардсона и Руссо.
		Не вздумал им пенять на то:
		Но наше северное лето,
		Явились вместе, и никто
		Мелькнет и нет: известно это,
		Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, все тихо;
		Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, все тихо;
		Она глядит ему в лицо.
		Ее печальное лицо.
		«Что с вами?» – «Так». – И на крыльцо.
		Когда все вышли на крыльцо,
		Боа пушистый на плечо,
		Или коснется горячо
		К нему слуга француз Гильо,
		Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
		Семен Петрович так же скуп,
		Иван Петрович так же глуп,
		Шипел вечерний самовар,
		Онегин едет на бульвар,
		Не праздник, не приемный дар,
		Она готовила пожар
		Там теснота, волненье, жар,
		Какой во мне проснулся жар!
		Любовник Юлии Вольмар,
		Малек-Адель и де Линар,
		Под ним клубился легкий пар.
		Мельканье, вихорь быстрых пар,
		Иль Вечный жид, или Корсар,
		А там, меж хижинок татар…
Ланиты – щеки (устар.).
Юлия Вольмар – Новая Элоиза. Марек-Адель – герой посредственного романа M-me Cottin. Густав де Линар – герой прелестной повести баронессы Крюднер.
Юлия Вольмар – Новая Элоиза. Марек-Адель – герой посредственного романа M-me Cottin. Густав де Линар – герой прелестной повести баронессы Крюднер.
		И бесподобный Грандисон[36 - Юлия Вольмар – Новая Элоиза. Марек-Адель – герой посредственного романа M-me Cottin. Густав де Линар – герой прелестной повести баронессы Крюднер.],
Славный ружейный мастер.
Славный ружейный мастер.
		Господний раб и бригадир,
		Приехал ротный командир;
		Как ты, божественный Омир,
		И заведет крещеный мир
		Под камнем сим вкушает мир.
		Ты, тридцати веков кумир!
		И стал теперь ее кумир
		Пружина чести, наш кумир!
		Созревших барышень кумир,
		И вот на чем вертится мир!
		Или задумчивый Вампир,
		На каждой станции трактир.
		Куртины, кровли и забор,
		Конюшня, кухня и забор.
		Калитку, сломанный забор,
		Вот ближе! скачут… и на двор
		Татьяна на широкий двор
		Поутру побелевший двор,
		Пред нею незнакомый двор,
		И входит на пустынный двор.
		Я, завернув на скотный двор…
		Про дождь, про лён, про скотный двор…»
		Что нас за то ласкает двор?
		Безумный сердца разговор,
		Холодный, строгий разговор,
		Поэта пылкий разговор,
		В беседы, в общий разговор;
		Вести спокойный разговор,
		Варенье, вечный разговор
		Прервав начатый разговор,
		Но вообще их разговор
		Героев наших разговор:
		Стал оживляться разговор;
		Ему был общий приговор.
		Вступили в важный договор,
		Люблю песчаный косогор,
		Так медленно по скату гор,
		Сияли груды ваших гор,
		Перед хозяйкой легкий вздор
		Такой бессвязный, пошлый вздор;
		Что всякий мой усердный вздор
		Несносный, хоть невинный вздор;
		Кто ей внушал умильный вздор,
		Татьяна потупила взор,
		Вооружать и речь и взор,
		Его больной, угасший взор,
		Увидит ваш суровый взор
		И версты, теша праздный взор,
		Недоуменья полный взор…
		И слез был полон томный взор.
		И падает. Туманный взор
		И вечно вдохновенный взор, —
		И молча обмененный взор
		Заслужит благосклонный взор
		Онегину, осклабя взор,
		Враги стоят, потупя взор.
		Не потому ль, что мой позор
		Долин, деревьев, сёл узор
		Как будто слыша злой укор.
		Молящий вид, немой укор,
		И слышу гневный ваш укор.
		Заводит непристойный спор.
		Вы не забыли до сих пор,
		Фламандской школы пестрый сор!
Парижский ресторатор.
Парижский ресторатор.
		Чтоб каждым утром у Вери[62 - Парижский ресторатор.]
Известный ресторатор.
		Светил небесных дивный хор
		Наследников сердитый хор
«Mon ange!» – «Pachette!» – «Мой ангел!» – «Пашенька!» (фр.)
Из частного письма (фр.).
    Tire€ d’une lettre particulie`re[1 - Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того еще особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках, – следствие чувства превосходства, быть может мнимого.Из частного письма (фр.).]
прекрасная Нина (фр.).
прекрасная Нина (фр.).
		И смело вместо belle Nina[58 - прекрасная Нина (фр.).]
прекрасная Татьяна (фр.).
прекрасная Татьяна (фр.).
		Поставил belle Tatiana[59 - прекрасная Татьяна (фр.).].
Вставайте, прелестная сонливица (фр.).
Вставайте, прелестная сонливица (фр.).
		Re€veillez-vous, belle endormie[57 - Вставайте, прелестная сонливица (фр.).].
Если бы я имел безрассудство еще верить в счастье, я бы искал его в привычке (фр.).
Если бы я имел безрассудство еще верить в счастье, я бы искал его в привычке (фр.).
		Замена счастию она[31 - Si j’avais la folie de croire encore au bonheur, je le chercherais dans l’habitude (Шатобриан)Если бы я имел безрассудство еще верить в счастье, я бы искал его в привычке (фр.).].
разговор наедине (фр.).
		Сей неприятный te^te-а-te^te[76 - разговор наедине (фр.).];
entrechat (антраша) – фигура в балете (фр.).
		Готов охлопать entrechat[10 - entrechat (антраша) – фигура в балете (фр.).],
    («Исповедь» Ж.-Ж. Руссо) (фр.).
    Неккер (фр.).
    Неккер (фр.).
    Мальфилатр (фр.)
    Мальфилатр (фр.)
Вся сия ироническая строфа не что иное, как тонкая похвала прекрасным нашим соотечественницам. Так Буало, под видом укоризны, хвалит Лудовика XIV. Наши дамы соединяют просвещение с любезностию и строгую чистоту нравов с этою восточною прелестию, столь пленившей г-жу Сталь (см. Dix anne€es d’exil / «Десять лет изгнания» (фр.)).
		Что вид их уж рождает сплин[15 - Вся сия ироническая строфа не что иное, как тонкая похвала прекрасным нашим соотечественницам. Так Буало, под видом укоризны, хвалит Лудовика XIV. Наши дамы соединяют просвещение с любезностию и строгую чистоту нравов с этою восточною прелестию, столь пленившей г-жу Сталь (см. Dix anne€es d’exil / «Десять лет изгнания» (фр.)).].
		Я никогда не знала б вас,
		Сменив, не заменили вас?
		И эту проповедь… Но вас
		Я, сколько ни любил бы вас,
		О Брента! нет, увижу вас
		В деревне нашей видеть вас,
		Нет, поминутно видеть вас,
		Позвольте познакомить вас:
		Онегин, видела я вас,
		И я лишен того: для вас
		В обоих сердца жар угас;
		Всё да да нет; не скажет да-с
		Иль нет-с». Таков был общий глас.
		Журналов вняв молящий глас,
		Погиб животворящий глас,
		Услышу ваш волшебный глас!
		Внемлите мой печальный глас:
		Врагов, друзей, любовниц глас
		Когда в саду, в аллее нас
		Онегин, верно, ждет уж нас».
		Зачем вы посетили нас?
		Из мира вытеснят и нас!
		За гробом ожидает нас.
		К грамматике приучит нас;
		Они с охотой примут нас.
		Гусар Пыхтин гостил у нас;
		Томила жизнь обоих нас;
		Давно не новыми для нас.
		Святую тайну, и для нас
		Мне дорог день, мне дорог час:
		Да жаль, проезда нет подчас.
		Да жаль, проезда нет подчас.
		Без предисловий, сей же час
		«Пора вставать: седьмой уж час.
		– Я рад. – «Когда же?» – Хоть сейчас
		Я не виню: в тот страшный час
		И наши внуки в добрый час
		Онегин, помните ль тот час,
		Привыкнув, разлюблю тотчас;
		Дозором дальный свод небес,
		И чай несут. Люблю я час
		Созданье ада иль небес,
		Быть может, волею небес,
		В меня вселится новый бес,
		Сей ангел, сей надменный бес,
		И соловей во мгле древес
		Довольно их он перенес.
		Почетный гражданин кулис,
		Там, там под сению кулис
		Очаровательных актрис,
		Произносить умела в нос;
		И молча он повесил нос.
		Был первый Оленькин вопрос.
		Кто в двадцать лет был франт иль хват,
		В деревне, счастлив и рогат,
		Там закололся Митридат,
		Займет веселый мой закат.
		Носил бы стеганый халат;
Vale – будь здоров (лат.).
		В конце письма поставить vale[6 - Vale – будь здоров (лат.).],
Но времена иные! (лат.)
Но времена иные! (лат.)
    Гораций (лат.)
    Гораций (лат.)
Hor.[25 - О деревня!Гораций (лат.)]
		А в тридцать выгодно женат;
		Он пьет – все пьют и все кричат;
		Никто не слушает, кричат,
		Нахмурит брови – все молчат;
		Смеются, спорят и пищат.
		Ужель она? Но точно… Нет…
		Восток ленивый почивает,
		Приходит муж. Он прерывает
		Владимир книгу закрывает,
		Халат и туфли предлагает
		Татьяну в угол и слагает
		Он поскорей звонит. Вбегает
		Рассудок мой изнемогает,
		Полмиром доле обладает,
		Уж не чахоткою страдает.
		И ей куплет передает.
		Всё это часто придает
		Мне свой in-quarto подает,
		И жизнь могущая дает
		Увы, Татьяна увядает;
		С такою силой поражает?
		Себя невольно выражает
		Потом на стул ее сажает,
		На вист вечерний приезжает,
		Надежды нет! Он уезжает,
		Но десять бьет; он выезжает,
		Вновь с нею вальс он продолжает;
		Татьяна вслушаться желает
		Ничто ее не занимает,
		Но всех в гостиной занимает
		Свободно дома принимает,
		Никто меня не понимает,
		Она его не подымает
		Ее с постели подымает.
		От жадных уст не отымает
		Свое безумство проклинает —
		С Онегиным он вспоминает
		Бледнеть Онегин начинает:
		Зари багряный луч играет;
		Спокойно дома засыпает
		И на письмо не напирает
		И легче ласточки, влетает;
		Глазами беглыми читает
		Письмо какое-то читает
		Онегин вновь часы считает,
		Звучат и льются. Их читает
		Играет солнце; грязно тает
		Из-за стола гремя встает;
		Она зари не замечает,
		Она его не замечает,
		На их полях она встречает
		Своих полей не различает:
		Пускай покамест он живет
		Деревни Ленского, живет
		И в котильон ее зовет.
		Лицо нас новое зовет.
		Отходит и людей зовет.
		Вас непрестанно змий зовет
		Весна в деревню вас зовет,
		По крайней мере мой совет:
		Меняю милый, тихий свет
		Его не терпит высший свет.
		Моложе был меня, мой свет,
		И, устремив на чуждый свет
		Как вы да я, как целый свет?
		И наконец увидел свет.
		Довольно он морочил свет…
		Веселый изливают свет
		И этот бледный полусвет,
Гоненье на Москву! что значит видеть свет!
		Татьяна ждет: когда ж ответ?
		Привез торжественно ответ.
		Лицо твое как маков цвет». —
		Он пел поблеклый жизни цвет
		Утратя жизни лучший цвет.
		Французской кухни лучший цвет,
		Пока недремлющий брегет
		Желудок – верный наш брегет;
		И на порог ее кладет.
		Зарецкий бережно кладет
		Того и жди, что упадет.
		К беде неопытность ведет».
		Поэт конца мазурки ждет
		Все встали: он к дверям идет.
		И в сени прямо он идет,
		И без меня пора придет,
		Иль взор унылый не найдет
		Как dandy[4 - Dandy, франт.] лондонский одет —
		Одет, раздет и вновь одет?
		И, вестник утра, ветер веет,
		Там всё Европой дышит, веет,
		Какое чувство овладеет,
		Кто нас заботливо лелеет?
		И тихо край земли светлеет,
		Когда простой продукт имеет.
		Он постепенно костенеет,
		Всё блещет югом и пестреет
		Кто клеветы про нас не сеет?
		Как государство богатеет,
		Она проникнута; не может
		Кто жил и мыслил, тот не может
		Того раскаянье грызет.
		A prima donna? а балет?
		Что новый начался балет.
		Красавец, в полном цвете лет,
		И эта смесь чинов и лет.
		Свое нахальство, свой жилет
		Но панталоны, фрак, жилет,
		Она и внемлет и не внемлет
		И плескам дружеским не внемлет,
		В нем сердце грустное не дремлет:
		Где Талия тихонько дремлет
		А муж – в углу за нею дремлет,
		Но мысль одна его объемлет;
		Душой исполненный полет?
		Роняет молча пистолет.
		Рукою стиснув пистолет,
		И каждый взял свой пистолет.
		В такой-то год, таких-то лет.
		Был напечатан сей куплет;
		Залить горячий жир котлет,
		Всё тот же после многих лет.
		Увы! подруга стольких лет,
		Проказы, шутки прежних лет.
		На повороте наших лет,
		Мы увяданье наших лет,
		Незрелых и увядших лет,
		Свободный, в цвете лучших лет,
		Давно ли?» – «Около двух лет». —
		Невесту переспелых лет,
		Мир вам, тревоги прошлых лет!
		Простим горячке юных лет
		Исчезло счастье юных лет,
		И трюфли, роскошь юных лет,
		Вот как убил он восемь лет,
		У девочки в тринадцать лет!
		А было мне тринадцать лет.
		Философа в осьмнадцать лет.
		Без малого в осьмнадцать лет.
		Дурачится; в осьмнадцать лет
		Ужель мне скоро тридцать лет?
		И сердца горестных замет.
		Не всякий вас, как я, поймет;
		Или когда поля проймет
		В том совести, в том смысла нет;
		И ей ужель возврата нет?
		Но где его теперь уж нет…
		Я всё грущу; но слез уж нет,
		– Знаком он вам? – И да и нет.
		Вот это барский кабинет;
		Уединенный кабинет,
		Всё украшало кабинет
		В безмолвный входит кабинет
		Ее руки, или раздвинет
		Заглох. Венка на ветви нет;
		Он счастлив, если ей накинет
		Забелены. Хозяйки нет.
		Кокетства в ней ни капли нет —
		В чертах у Ольги жизни нет,
		Которых не было и нет
		И сил уже бежать ей нет.
		Другой настал: всё нет, как нет.
		Всех этих слов на русском нет;
		И чье-нибудь он сердце тронет;
		Быть может, в Лете не потонет
		Держите прямо свой лорнет!
		И неотвязчивый лорнет
		А разыскательный лорнет?
		Разочарованный лорнет,
		И невнимательный лорнет.
Где нас нет.
		Тоски ночной и следу нет,
		Где пятна слез?.. Их нет, их нет!
		В душе моей совсем утихнет:
		Тогда во мне – теперь их нет:
		Татьяна то вздохнет, то охнет;
		Не шевельнется, не дохнет;
		Облатка розовая сохнет
		Погасший пепел уж не вспыхнет,
		Которым возрожденья нет?
		Пастух по-прежнему поет
		Неправильный, небрежный лепет,
		По-прежнему сердечный трепет
		Двойные фонари карет
		И дрожь и злость меня берет,
		И лорда Байрона портрет,
		Что намарал я свой портрет,
		На мой прославленный портрет
		Ее хватает и несет;
		И обувь бедную плетет.
		Меж тем невидимо растет.
		Пишу, и сердце не тоскует,
		Перо, забывшись, не рисует
		В деревне без больших сует:
		На шум блистательных сует…
		Макарьев суетно хлопочет,
		Что вам дано, то не влечет;
		Еще надеется, хлопочет;
		А он упрям, отстать не хочет,
		Часы летят, а грозный счет
		И крыльями трещит и машет;
		Облокотясь, Татьяна пишет.
		Об Ольге, он про то и пишет:
		Не мадригалы Ленский пишет
		Она дрожит и жаром пышет,
		Вот мельница вприсядку пляшет
		Так бедный мотылек и блещет,
		Так зайчик в озими трепещет,
		И быстрой ножкой ножку бьет.
		То стан совьет, то разовьет,
		Ее здоровье первый пьет
		Сияньем бессумрачным небо ночное сияет,
		Он ясным утром оставляет,
		Коня пред ним остановляет,
		Как взор иноземца на северном небе пленяет
Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не трудно. Петр<арка> (ит.).
Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не трудно. Петр<арка> (ит.).
    Petr.[61 - Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не трудно. Петр<арка> (ит.).]
Benedetta – благословенна (ит.).
		И он мурлыкал: Benedetta[78 - Benedetta – благословенна (ит.).]
		Предвижу всё: вас оскорбит
		И слышит голос: что ж? убит.
		И всё, что радует, живит,
		Всё душу томную живит
		Его мой взор напрасно ловит,
		Что день грядущий мне готовит?
		Волненье света ненавидит;
		В их переводе ненавидит,
		Но жалок тот, кто всё предвидит,
		Татьяна смотрит и не видит,
		Онегин за столом сидит
		Напевы звучные заводит.
		На месяц зеркало наводит;
		Двойной лорнет скосясь наводит
		Едва дыша; кругом обводит
		К своей жене и ей подводит
		И в трепет сердце нам приводит
		А глаз меж тем с нее не сводит
		Теснятся гости, всяк отводит
		Как будто денница за вечером следом выводит
		Так мысль ее далече бродит:
		Как тень она без цели бродит,
		И дико он очами бродит,
		Одна с опасной книгой бродит,
		«Сосед наш неуч; сумасбродит;
		И облегченья не находит
		Она в ней ищет и находит
		Татьяну он одну находит,
		Настанет ночь; луна обходит
		К ней на плечо; вдруг Ольга входит,
		Он с трепетом к княгине входит;
		Вдруг двери настежь. Ленский входит,
		Всё хлопает. Онегин входит,
		Он дамам к ручке не подходит;
		«О, так пойдем же». Князь подходит
		Быть может, в мысли нам приходит
		И вот с холма Татьяна сходит,
		В открытом платьице выходит,
		Вокруг себя на всё глядит,
		И на Онегина глядит
		Князь на Онегина глядит.
		И в поле темное глядит.
		Вот села тихо и глядит,
		На воск потопленный глядит:
		И в дверь украдкою глядит.
Far niente – безделие (ит.).
Far niente – безделие (ит.).
		Ее постели сон бежит;
		Татьяна чуть жива лежит.
		Недвижим юноша лежит,
		И там, где прах его лежит,
		Девичье зеркало лежит.
		«Владимир Ленской здесь лежит,
		Никак понять его; тревожит
		В постеле с книгою лежит,
		Кто чувствовал, того тревожит
		Другою медленно кружит,
		Ваш гордый взгляд изобразит!
		И гордых дам она скользит;
		Зрит восторженный пиит,
		Зрит восторженный пиит,
		Толпа в гостиную валит:
		Мгновенным холодом облит,
		Примчались. Он слуге велит
		Ее души не шевелит.
		И нам он сердце шевелит.
		Но сон зловещий ей сулит
		Лишь море Черное шумит…
		И, взвившись, занавес шумит.
		Под ней чернеет и шумит…
		И не проходит жар ланит,
		Иль розы пламенных ланит,
		И незваных гостей бранит;
		Опершися на гранит.
		Опершися на гранит.
		И опершися на гранит,
		Та, от которой он хранит
		О ты, чья память сохранит
		Тоска любви Татьяну гонит,
		И вдруг недвижны очи клонит,
		И к гробу прадедов теснит.
		Что ум, любя простор, теснит,
Е sempre bene – и отлично (ит.).
		Как очарована стоит.
		Зевнет и – снова захрапит.
		Партер и кресла, всё кипит;
		Растет, волнуется, кипит
		Утихло всё. Татьяна спит.
		Темно в долине. Роща спит
		Татьяна в темноте не спит
		Татьяна бедная не спит
		Все спит. ………………………
		Все спит. ………………………
		Ночное небо над Невою[16 - Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича:Вот ночь; но меркнут златистые полосы облак.Без звезд и без месяца вся озаряется дальность.На взморье далеком сребристые видны ветрилаЧуть видных судов, как по синему небу плывущих.Сияньем бессумрачным небо ночное сияет,И пурпур заката сливается с златом востока:Как будто денница за вечером следом выводитРумяное утро. – Была то година златая.Как летние дни похищают владычество ночи;Как взор иноземца на северном небе пленяетСиянье волшебное тени и сладкого света,Каким никогда не украшено небо полудня;Та ясность, подобная прелестям северной девы,Которой глаза голубые и алые щекиЕдва оттеняются русыми локон волнами.Тогда над Невой и над пышным Петрополем видятБез сумрака вечер и быстрые ночи без тени;Тогда Филомела полночные песни лишь кончитИ песни заводит, приветствуя день восходящий.Но поздно; повеяла свежесть на невские тундры;Роса опустилась; ………………………Вот полночь: шумевшая вечером тысячью весел,Нева не колыхнет; разъехались гости градские;Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, все тихо;Лишь изредка гул от мостов пробежит над водою;Лишь крик протяженный из дальней промчитсядеревни,Где в ночь окликается ратная стража со стражей.Все спит. ………………………]
		И безотлучно с нею спит.
		Во всех печалях ей дарит
		Татьяна всех благодарит.
		И мир блаженством одарит.
		Когда-нибудь нас озарит
		Кто все дела, все речи мерит
o – мой кумир (ит.).
Idol mio – мой кумир (ит.).
		И ничего не говорит.
		Письмо, где сердце говорит,
		Ей сердце громче говорит.
		И тихо с няней говорит:
		С послом испанским говорит?»
		Пришельцу надпись говорит:
		Их озирая, говорит:
		«Погибну, – Таня говорит, —
		Сильнее страсть ее горит,
		Но ярче, ярче лишь горит…
		Татьяна бедная горит;
		Ей что-то чудное гласит;
		Надгробный памятник гласит:
		Для виду прейскурант висит
		Но звон брегета им доносит,
		На берег радостный выносит
		Еще бокалов жажда просит
		Письмо: князь N покорно просит
		Пора: перо покоя просит;
		И вдруг прыжок, и вдруг летит,
		Но лето быстрое летит.
		Пока Морфей не прилетит,
		На ниву шумный рой летит.
		Он сел, на мельницу летит.
		К нему на цыпочках летит,
		Порою вовсе не заметит;
		И тщетный дразнит аппетит,
		Порой одним поклоном встретит,
		Всё, что ликует и блестит,
		Бывало, девственно грустит,
		Под ней снег утренний хрустит.
		Впросонках фора закричит,
		Объемлет небо. Всё молчит;
		Она вздрогнула и молчит
		Бледнеет, гаснет и молчит!
		Тогда Филомела полночные песни лишь кончит
		Тогда Филомела полночные песни лишь кончит
		И голосок ее звучит
		Иль оскорбляет, иль смешит,
		С кувшином охтенка спешит,
		Онегин к юноше спешит,
И жить торопится, и чувствовать спешит.
		Еще беседовать спешит.
		Теперь она в поля спешит
		Мартын Задека не решит;
		Любовь невинной девы дышит.
		Его перо любовью дышит,
		И ждет: нейдет ли? Но не слышит.
		Что ни заметит, ни услышит
		В дуэлях классик и педант,
		В своей одежде был педант
		Зарецкий, – где ваш секундант?»
		Игрок и гвардии сержант.
		Имел он счастливый талант
		И то, что мы назвали франт.
		Сей Грандисон был славный франт,
Dandy, франт.
		Благословен и день забот,
		Пора тепла, цветов, работ,
		Прощаться с барами. И вот
		Там карла с хвостиком, а вот
		Проходит час-другой, и вот
		Я не могу понять. Но вот
		Полу-журавль и полу-кот.
		Но уж дробит каменья молот,
		Возок пред домом у ворот
		Сбежалась челядь у ворот
		Охота к перемене мест
		В Москву, на ярманку невест!
		Там, слышно, много праздных мест» —
		Немногих добровольный крест).
		И продолжительный присест.
		Вмешался старый дуэлист;
		Он зол, он сплетник, он речист…
		Три дома на вечер зовут:
		Восходят, зреют и падут;
		Дружатся с ней, к себе ведут,
		Другие им вослед идут…
		Они сидят. Слова нейдут
		Картины вас не привлекут:
		Соединив, пересекут.
		Тяжелый сплетник, старый плут,
		Целуют, нежно руки жмут,
		Кареты, люди тонут, вязнут,
		Все домы на аршин загрязнут,
		И вместе несколько минут
		К нему записочки несут.
		Шоссе Россию здесь и тут,
		Изящного не много тут.
		Он знак подаст – и все хлопочут;
		Он засмеется – все хохочут;
		Обжора, взяточник и шут.
		Театр уж полон; ложи блещут;
		В райке нетерпеливо плещут,
		Бильярд оставлен, кий забыт,
		Перед камином стол накрыт,
		Покойся, юноша-поэт!»
		Часы урочные: поэт
		Поклонник Канта и поэт.
		Как Байрон, гордости поэт,
		А во-вторых: пускай поэт
		Берет тамбовский мой поэт,
		Трике, догадливый поэт,
		И молвит: то-то был поэт!
		Ответа дома ждет поэт;
		Когда б я был, как ты, поэт.
		В возок боярский их впрягают,
		Заснуть минуты не дают;
		Горой кибитки нагружают,
		Их дочки Таню обнимают.
		Его здесь нет. Меня не знают…
		Сначала молча озирают
		Ее сомнения смущают:
		В дожде страстей они свежеют,
		Как будто пухом зеленеют.
		И обновляются, и зреют —
		Долины сохнут и пестреют;
		Мосты забытые гниют,
 Петрополем видят
		Тогда над Невой и над пышным Петрополем видят
		И радуги на снег наводят;
		По цельным окнам тени ходят,
		И хором бабушки твердят:
		Где поученья нам твердят,
		На Таню чопорно глядят
		На сцене скачут и шумят;
		Где нынче так меня бранят,
		Лета шалунью рифму гонят,
		Лета к суровой прозе клонят,
		Почуя мертвого, храпят
		Он звуки льет – они кипят,
		На шубах у подъезда спят;
		Свои творенья? Говорят,
		Неблагосклонно говорят.
		Они текут, они горят,
		Проснулся он; ему приносят
		«Как наши годы-то летят!»
		Уста упрямые хотят!
		На прародительницу Эву:
		Я кончил первую главу;
		К себе, к таинственному древу;
		И как героя назову;
		К Татьяне Ленский; Харликову,
		Умчал Буянов Пустякову,
		Его минутному блаженству;
		Да верит мира совершенству;
		Дай, няня, мне перо, бумагу
		Его я свято берегу,
		Теперь яснее – слава Богу —
		Он застрелиться, слава Богу,
		Так воспитаньем, слава богу,
		И, други, никого, ей-богу!
		Любви безумную тревогу
		Подъемлют общую тревогу.
		И начитаться не могу.
		Зовется vulgar[75 - Vulgar – вульгарное (англ.).]. (Не могу…
		Им овладела понемногу;
		Но вскоре гости понемногу
		И начинает понемногу
		Мы все учились понемногу
		Готов нам оказать услугу
		Но ты, Бордо, подобен другу,
		Да стол подвинь; я скоро лягу;
		В высоком лондонском кругу
		Луну, небесную лампаду,
		Неоцененную награду,
		И слезы, тайных мук отраду…
		Судьба и жизнь в свою чреду, —
Онегин посещает потом Тавриду:
		Свою постылую свободу
		«Но куча будет там народу
		И всякого такого сброду…» —
		Привычке милой не дал ходу;
		Всё подвергалось их суду.
		Она, пророчествуя взгляду
		Но просто вам перескажу
		Я грозно в нем изображу,
		Затем, что к ним принадлежу.
		– Я модный свет ваш ненавижу;
		– Я тут еще беды не вижу.
		На светский раут[74 - Rout, вечернее собрание без танцев, собственно значит толпа.] привожу;
		Людей, о коих не сужу,
		С ревнивой робостью гляжу.
		Глядит она тихонько в щелку,
		Девицы шепчут в уголку;
		Отрядом книг уставил полку,
		Читал, читал, а всё без толку:
		Не видя тут ни капли толку,
Васисдас – игра слов: во французском языке – форточка, в немецком – вопрос «вас ист дас?» – «что это?», употреблявшийся у русских для обозначения немцев. Торговля в небольших лавочках велась через окно. То есть хлебник-немец успел продать не одну булку.
		Уж отворял свой васисдас[14 - Васисдас – игра слов: во французском языке – форточка, в немецком – вопрос «вас ист дас?» – «что это?», употреблявшийся у русских для обозначения немцев. Торговля в небольших лавочках велась через окно. То есть хлебник-немец успел продать не одну булку.].
		Затяните песенку,
		Зовет кот кошурку
		Зовет кот кошурку
		Как на досадную разлуку,
		Изображает смерть, не муку.
		На грудь кладет тихонько руку
		Не видит никого, кто руку
		Подсели дамы к камельку;
		Душу трагедией в углу,
Сравнение, заимствованное у К**, столь известного игривостию изображения. К... рассказывал, что, будучи однажды послан курьером от князя Потемкина к императрице, он ехал так скоро, что шпага его, высунувшись концом из тележки, стучала по верстам, как по частоколу.
		В глазах мелькают как забор[69 - Сравнение, заимствованное у К**, столь известного игривостию изображения. К... рассказывал, что, будучи однажды послан курьером от князя Потемкина к императрице, он ехал так скоро, что шпага его, высунувшись концом из тележки, стучала по верстам, как по частоколу.].
		Поймав нежданно за полу,
		Не нужно золота ему,
		Уж нынче предпочел ему.
		Он едет; лишь вошел… ему
		Да, впрочем, другу моему
		Оно желудку моему,
		И чем живет, и почему
		Не знаю, право, почему;
		Сама не зная почему)
		К хороводу нашему.
		К соседу… да велеть ему,
		И путешествия ему,
		Любила русскую зиму,
		Как дым по небу голубому,
		Доступный чувству одному;
		Никто не помнит, уж другому
		Он шип пустил по-змеиному.
		Он шип пустил по-змеиному.
		С запиской этой к О… к тому…
Салгир – река в Крыму.
Салгир – река в Крыму.
		И пленниц берегов Салгира[24 - Салгир – река в Крыму.].
		Второму, третьему письму
		«Поди, оставь меня одну.
		На снег и на свою жену.
		И молвил: «Всех пора на смену;
		Раскланялся, потом на сцену
Письмо Татьяны к Онегину
		Корсет, альбом, княжну Алину,
		Акулькой прежнюю Селину
		Подобный английскому сплину,
		Недуг, которого причину
		Уединенье, тишину,
		На ложь журналов, на войну,
		Въявь богиню благосклонну
		Въявь богиню благосклонну
		Что проводит ночь бессону,
		Что проводит ночь бессону,
		Татьяна, смотря на луну…
		И ночь, и звезды, и луну,
		Зовут соседа к самовару,
		Он вслух, в лирическом жару,
		Потом приносят и гитару;
		Куда поедет ввечеру.
		Как Дельвиг пьяный на пиру.
		И столь же строгому разбору
		Большую прелесть разговору.
		Невольно докучает взору
		В свою деревню в ту же пору
		К его язвительному спору,
		В глуши что делать в эту пору?
		Онегин полетел к театру,
		Обшикать Федру, Клеопатру,
		И сам не знает поутру,
		Или, не радуясь возврату
		Мы помним горькую утрату,
		Представь меня». – «Ты шутишь». – «Нету».
		На суд взыскательному свету
		Увидеть мне Филлиду эту,
		И Таня слышит новость эту.
		Всегда по моде и к лицу;
		Девицу повезли к венцу.
		Тащусь повсюду наудачу;
		Цензуре долг свой заплачу
		Я за нее вам отплачу
		А я в напрасной скуке трачу
		Поспорить нам, но я молчу:
		Но их исправить не хочу;
		Но вас хвалить я не хочу;
		Два века ссорить не хочу.
		Что уж давно я не грешу.
		Я вам подробно опишу.
		Я это потому пишу,
		Терпенья вашего прошу:
П.А. Катенин (коему прекрасный поэтический талант не мешает быть и тонким критиком) заметил нам, что сие исключение, может быть и выгодное для читателей, вредит, однако ж, плану целого сочинения; ибо чрез то переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится слишком неожиданным и необъясненным. – Замечание, обличающее опытного художника. Автор сам чувствовал справедливость оного, но решился выпустить эту главу по причинам, важным для него, а не для публики. Некоторые отрывки были напечатаны; мы здесь их помещаем, присовокупив к ним еще несколько строф.
		Вняв пенью сладкозвучных строф,
«Пропущенные строфы подавали неоднократно повод к порицанию и насмешкам (впрочем, весьма справедливым и остроумным). Автор чистосердечно признается, что он выпустил из своего романа целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России. От него зависело означить сию выпущенную главу точками или цифром; но во избежание соблазна решился он лучше выставить вместо девятого нумера осьмой над последней главою Евгения Онегина и пожертвовать одною из окончательных строф:
		Увы! на жизненных браздах
		На синих, иссеченных льдах
		В саду служанки, на грядах,
		Отца и матери, в слезах,
		И кстати я замечу в скобках,
		О разных кушаньях и пробках,
		Соседи съехались в возках,
		С «Благонамеренным»[39 - Журнал, некогда издаваемый покойным А. Измайловым довольно неисправно. Издатель однажды печатно извинялся перед публикою тем, что он на праздниках гулял.] в руках!
		С французской книжкою в руках.
		И ножку чувствую в руках;
		О государственных делах;
		У нас и в наших именах
		Царей портреты на стенах,
		Тут был в душистых сединах
		В те дни в таинственных долинах,
		Как на больших похоронах;
		Я столь же часто о пирах,
		Моленья, клятвы, мнимый страх,
		Читать по-русски. Право, страх!
		Балконы, львы на воротах
		И стаи галок на крестах.
		Записки на шести листах,
		С улыбкой легкой на устах.
		Дыханье замерло в устах,
		Сбирали ягоду в кустах
		В заветных иногда мечтах
		Что речь веду в моих строфах
		(Не говорим уж о стихах);
		Рисуя в пламенных стихах
		И печи в пестрых изразцах.
		И в слухе шум, и блеск в очах…
		С печальной думою в очах,
		С огнем в потупленных очах,
		Ей скучен был и звонкий смех,
		Явилась дева; ярый смех
		Без притязаний на успех,
		Раздался дико; очи всех,
		Без взора наглого для всех,
		И шум их ветреных утех.
		Да Ольга не читала их.
		Татьяна проводила их.
		Осин, берез и лип нагих
		Онегин был, по мненью многих
		Боясь прогонов дорогих,
		(Судей решительных и строгих),
		Пониже подписи других,
		Обманчивы… как ножки их.
		Тянитесь из застав градских.
		Глотать из раковин морских
		В придачу взяв еще за них
		Твердила часто ей об них.
		Онегин говорил об них
		В то время был еще жених
		Везде был принят как жених;
		Сперва ей было не до них,
		Не на почтовых, на своих,
		Ему соперников своих,
		Все дочек прочили своих
		В волненье бурных дум своих,
		Умы пустынников моих.
		Но показался выбор их
		Внимая звонкий голос их,
		Слова и взор волшебниц сих
		Чтоб трепет сердца в ней затих,
		Он оставляет нежный стих,
		Чуть видных судов, как по синему небу плывущих.
		И вспомнишь стих: для проходящих!
		С деревьев, на часах стоящих,
		С деревьев, на часах стоящих,
		И на барьер поставить их,
		Всяк суетится, лжет за двух,
		И так же ест и пьет за двух.
		И всюду меркантильный дух.
		Несется в гору во весь дух;
		Всё так же смирен, так же глух
		На утренней заре пастух
		Затворниц жирных и живых,
		Летя в пыли на почтовых,
		Смутилась шайка домовых;
		На долгих иль на почтовых
		И чувств и мыслей молодых,
		Раздолье уток молодых;
		И рой изменниц молодых,
		Вокруг кареты молодых,
		Друзей поссорить молодых
		Высоких, нежных, удалых?
		Погибший рано смертью смелых,
		В тени двух сосен устарелых.
		Клеветников и трусов злых,
		Машук, податель струй целебных;
		Вокруг ручьев его волшебных
		Собранье басен площадных,
		Наследник всех своих родных. —
		Богиня тайн и вздохов нежных;
		Зато любовь красавиц нежных
		Здесь ни искал в строфах небрежных,
		В пустынях неба безмятежных,
		Воспоминаний ли мятежных,
		Над нею и средь бурь мятежных
		Весной, при кликах лебединых,
		Между людей благоразумных
		Предметом став суждений шумных,
		То видит он врагов забвенных,
		Ни песен, ими вдохновенных:
		Пора гуляний вдохновенных
		В каретах, тяжко нагруженных,
		Но полно прославлять надменных
		И круг товарищей презренных,
		Предмет стихов моих невинных,
		За ним строй рюмок узких, длинных,
		Неумолимых, неподкупных,
		Я знал красавиц недоступных,
		Но ярче всех подруг небесных
		Сердца кокеток записных!
		У ночи много звезд прелестных,
		Огонь светильников ночных;
		Сияет луч светил ночных;
		Злодеев и смешных и скучных,
		Злодеев и смешных и скучных,
		Среди лукавых, малодушных,
		Среди лукавых, малодушных,
		Самолюбиво равнодушных
		Среди поклонников послушных
		Скажу без блесток мадригальных:
		Простонародных, идеальных,
		Полусмешных, полупечальных,
		В подруги дней моих печальных,
		Среди холопьев добровольных,
		Среди холопьев добровольных,
		Среди кокеток богомольных,
		Среди кокеток богомольных,
		Да пруд под сенью ив густых,
		Прогулки тайные в санях;
		В кибитках, в бричках и в санях.
		Несется вдоль Невы в санях.
		Медведя нет; она в сенях;
		Его уж нет. Младой певец
		Сюда жемчуг привез индеец,
		Поддельны вины европеец,
		Как совершенства образец.
		Всё в них на старый образец:
		Я поведу их под венец…
		Увял, увял ее венец?
		И новый он приял венец.
		И брань, и саблю, и свинец.
Конец
		Кричит хозяйка: – наконец!»
		И обновила наконец
		К моей родне, и наконец
		Поссорю вновь, и наконец
		Но разлюбил он наконец
		Ужель и вправду наконец
		И для Татьяны наконец
		И отворились наконец
		От бурь укрывшись наконец,
		И промотался наконец.
		Нашел безвременный конец!
		На вате шлафор и чепец.
		Всё тот же тюлевый чепец;
		Завез кочующий купец
		Живет, как истинный мудрец,
		Бывало, пламенный творец
		И с ним Онегин. «Ах, творец! —
		Долгами жил его отец,
		Благословил меня отец.
		Лай мосек, чмоканье девиц,
		Тут было несколько девиц,
		Про злых духов и про девиц;
		Философических таблиц,
		В гостиной встреча новых лиц,
		Старинных былей, небылиц
		Не улыбающихся лиц;
		Отдвинем более границ,
		Перстами робких учениц:
		Или разыгранный Фрейшиц
		Поднялся шум, прощальный плач:
		И кудри черные до плеч.
		Или юности безумной, и проч.
		Или юности безумной, и проч.
		Хвала вам, девяти каменам, и проч.».
		Выводит с солнцем за собою, – и проч.
		Выводит с солнцем за собою, – и проч.
		Но вот багряною рукою[55 - Пародия известных стихов Ломоносова:Заря багряною рукоюОт утренних спокойных водВыводит с солнцем за собою, – и проч.]
		Ведут на двор осьмнадцать кляч,
		Всё тот же друг мосье Финмуш,
		Мелькают мимо будки, бабы,
		Возок несется чрез ухабы.
		Солила на зиму грибы,
		Вела расходы, брила лбы,
		Он разделял ее забавы,
		Увы, на разные забавы
		Горят старинные главы.
		Прощай, свидетель падшей славы,
		Работы много, много славы,
		Работы много, много славы,
		Деревья, с дерном вал, канавы;
		Деревья, с дерном вал, канавы;
		В тени хранительной дубравы
		Но если б не страдали нравы,
		Пошел! Уже столпы заставы
    (Муравьев. Богине Невы)
    (Муравьев. Богине Невы)
		Как описал себя пиит[17 - Въявь богиню благосклоннуЗрит восторженный пиит,Что проводит ночь бессону,Опершися на гранит.(Муравьев. Богине Невы)].
		Роскошной, царственной Невы.
		Быть может, на брегах Невы
		Родился на брегах Невы,
		Сей Клеопатрою Невы;
		Мои богини! что вы? где вы?
		Та ясность, подобная прелестям северной девы,
		Переложил ты страстной девы
		Всё те же ль вы? другие ль девы,
		Меня преследуете вы?
		Чтоб на волшебные напевы
		О люди! все похожи вы
		Подобных дам видали вы.
Как не любить родной Москвы?
		Младые грации Москвы
		Уж белокаменной Москвы,
		Вдали от суетной молвы,
		За честь его приять оковы
		Татьяну с ног до головы;
		Два дня ему казались новы
		Прохлада сумрачной дубровы,
		Он верил, что друзья готовы
		И запоздалые отзывы, —
		Их своевольство иль порывы
		Где, может быть, родились вы
		И верно б согласились вы,
		Грамматику, две Петриады,
		Вдали – кавказские громады:
		Чрез их опасные преграды;
		Любимец Тани… Он отрады
		Чужие и свои победы,
		Текут невинные беседы
		Для призраков закрыл я вежды;
		Но отдаленные надежды
		Кокетка злых годов обиды
		То в них рисует сельски виды,
		Немолчный шепот Нереиды,
		Прекрасны вы, брега Тавриды,
		Как часто по брегам Тавриды
		При свете утренней Киприды,
		Кто почечуя, кто Киприды;
		Был вечер. Небо меркло. Воды
		Блистал Фонвизин, друг свободы,
		Для сладкой неги и свободы:
		Поклонник славы и свободы,
		Придет ли час моей свободы?
		Чего б вы думали? – воды.
		Мосты чугунные чрез воды
		Уж расходились хороводы;
		Пророем дерзостные своды,
		Не так ли я в былые годы
		Но куклы даже в эти годы
		Брожу над морем[21 - Писано в Одессе.], жду погоды,
		Как их писали в мощны годы,
		Волшебный край! там в стары годы,
		– Одни торжественные оды!
		Игрок привез свои колоды
		Привез учености плоды:
		А дочки – прошлогодни моды.
		Про вести города, про моды
		Аптеки, магазины моды,
		Конечно так. Но вихорь моды,
		Но своенравие природы,
		Бухарцы, сани, огороды,
		Владимир и писал бы оды,
		Садился он за клавикорды
		И брал на них одни аккорды,
		Потребны тяжкие труды…
		Привлечь насмешливые взгляды!..
		И запоздалые наряды,
		И были детские проказы
		Ей чужды: страшные рассказы
		Лились его живые слезы;
		Начнете плакать: ваши слезы
		Обманы, сплетни, кольцы, слезы,
		И, Фебовы презрев угрозы,
		Кого не утомят угрозы,
		Судите ж вы, какие розы
		И романтические розы;
		И вот уже трещат морозы
		Унижусь до смиренной прозы;
		(Читатель ждет уж рифмы розы;
		А где такие мадригалы
		И альманахи, и журналы,
		Мне галлицизмы[40 - Галлицизмы – слова и выражения, заимствованные из французского языка.] будут милы,
		Владимир не имеет силы
		Раскаяться во мне нет силы,
		Теперь не то: и мы, как дамы,
		И вы, чувствительные дамы,
		Вы, деревенские Приамы,
		Тряслися, дребезжали рамы;
		Проказам матушки зимы.
		«Довольно для одной зимы,
		Которой посвящали мы
		Не то уж дам хоть я взаймы».
		Великолепные альбомы,
		Но вы, разрозненные томы
		Блеснул мороз. И рады мы
		Как в лес зеленый из тюрьмы
		Безмолвно упивались мы!
		Прогулки средь вечерней тьмы,
		Не отражает лик Дианы,
		Озарена лучом Дианы,
		Она влюблялася в обманы
		Воспомня прежних лет романы,
		Ей рано нравились романы;
		Увидеть чуждые страны;
		Он пел те дальные страны,
		У Пелагеи Николавны
		Все были жребии равны…
		На долгий срок разведены.
		Для добродетельной жены
		Уменьшены, продолжены.
		Глубоко в снег погружены.
		У тетушки княжны Елены
		Но в них не видно перемены;
		Метелью все занесены,
		В знак дружбы верной внесены,
		Явились; им расточены
		Теперь сомненья решены:
		Иль девичьей! Мы все должны
		(Что похвалить мы в нем должны).
		Они на мельницу должны
		Я вышла замуж. Вы должны,
		Всегда почтенны быть должны;
		Как замки строиться должны:
		В ту пору мне казались нужны
		Пустыни, волн края жемчужны,
		Или подобной новизны?
		Перед избушкой две рябины,
		Водились русские блины;
		«Простите, мирные долины,
		Ручья соседственной долины.
		«Я?» – «Да, Татьяны именины
		Дороги нет; кусты, стремнины
		Воспоминанье старины
		И славу нашей старины,
		Да нравы нашей старины.
		Привычки милой старины;
		Простонародной старины,
		Сердечной, темной старины,
		Гостеприимной старины.
		Во вкусе умной старины.
		По всем преданьям старины
		Иные нужны мне картины:
		Велели звать, и нет причины
		Приходят звонкие кувшины;
		Для деревенской тишины:
		На лоне сельской тишины!
		Благоразумной тишины,
		Где долго в лоно тишины
		И вы, знакомых гор вершины,
		И нет ли голода, войны
		Клоками снега; сквозь вершины
		Адриатические волны,
		Так благочестия полны,
		Так величавы, так умны,
		Между двух теток, у колонны,
		Мы все глядим в Наполеоны;
		Двуногих тварей миллионы
		Шум, хохот, беготня, поклоны,
		На небе с левой стороны,
		Ее порывы благотворны,
		Любви все возрасты покорны;
		Смирились вы, моей весны
		В лицо мне веющей весны
		Другие дни, другие сны;
		Живее творческие сны.
		Ни с чем не связанные сны,
		И сердца трепетные сны.
		Любви пленительные сны
		Пред ними лес; недвижны сосны
		Младой двурогий лик луны
		И предсказаниям луны.
		К тому ж они так непорочны,
		Так осмотрительны, так точны,
		Они друг другу были скучны;
		И скоро стали неразлучны.
		И нам становятся смешны
		Девицы в комнатах Татьяны
		Меж тем как сельские циклопы
		Изделье легкое Европы,
		Какие новые товары
		Она несла свои дары
		За все, за все твои дары;
		Мог оценить его дары,
		И что чума? и где пожары?
		Но поздно; повеяла свежесть на невские тундры;
		Но поздно; повеяла свежесть на невские тундры;
Эпиграф взят из поэмы Ш. Л. Мальфилатра «Нарцисс, или „Остров Венеры“.
Эпиграф взят из поэмы Ш. Л. Мальфилатра «Нарцисс, или „Остров Венеры“.
    Malfila^tre[33 - Она была девушка, она была влюблена.Мальфилатр (фр.)Эпиграф взят из поэмы Ш. Л. Мальфилатра «Нарцисс, или „Остров Венеры“.]
		За шум, за бури, за пиры,
		И к ним в безумные пиры
		И блеск и шумные пиры,
		Ему не нравились пиры;
		Гремят тарелки и приборы,
		Красавиц легкие уборы,
		На миг умолкли разговоры;
		Что слишком часто разговоры
		Племен минувших договоры,
		И мягко устланные горы
		Что важным людям важны вздоры,
		Летают пламенные взоры,
		На стеклах легкие узоры,
		Дианы грудь, ланиты[13 - Ланиты – щеки (устар.).] Флоры
		Меж ими всё рождало споры
		Бренчат кавалергарда шпоры;
		Людьми пестреющие хоры,
		Однако ножка Терпсихоры
		Узрю ли русской Терпсихоры
		Услышу ль вновь я ваши хоры?
		Узрели русские шатры.
		Она смиренные шатры
		Брега Арагвы и Куры
		И распущенные власы,
		Татьяны бледные красы,
		Ни чужеземные красы,
		Первоначальные красы:
		Ни музам данные часы,
		Припрыжки, каблуки, усы
		«Там мужички-то всё богаты,
		И слава!» Но сулит утраты
		С прикрасой легкой клеветы.
		Что нет презренной клеветы,
		Замысловатой клеветы,
		Где мнете вешние цветы?
		«Я не держу тебя; но где ты
		Дай Бог, чтоб в этой книжке ты
		(Что было также в прежни леты,
		Домой приехав, пистолеты
		Таинственно ей все предметы
		Бывало, милые предметы
		Не правда ль: милые предметы,
		Ее тревожили приметы;
		Ни дам ревнивые лорнеты,
		Жестокосердной суеты,
		Жестокосердной суеты,
		Как он, отстав от суеты,
Киприда – одно из прозвищ богини любви Афродиты.
Киприда – одно из прозвищ богини любви Афродиты.
		Надгробный камень, храм Киприды[43 - Киприда – одно из прозвищ богини любви Афродиты.]
		Приподнялася грудь, ланиты
		Другие, строгие заботы
		Но дней минувших анекдоты,
		Плоды сердечной полноты,
		Забудет мир меня; но ты
		Затея сельской остроты!).
		Придешь ли, дева красоты,
		Высоких дум и простоты;
		И прелесть важной простоты.
		Провинциальной простоты,
		Среди досадной пустоты
		Среди досадной пустоты
		Он рыться не имел охоты
		Перу старинной нет охоты
		Представить ясные черты
		Ему забытые черты.
		Сличая здесь мои черты,
		Мне нравились его черты,
		Марать летучие листы;
		Так деревцо свои листы
		Мечтами легкие мечты;
		Вольнолюбивые мечты,
		Другие, хладные мечты,
		Пустые, черные мечты;
		Свой тайный жар, свои мечты,
		Надежды, шалости, мечты.
		Порывы девственной мечты
		Святой исполненной мечты,
		Тебя преследуют мечты:
		Для развлеченья, для мечты,
		Мгновенным пламенем покрыты,
		Столы зеленые раскрыты:
		Везде воображаешь ты
		«Скажи мне, князь, не знаешь ты,
		Безумец, их забудешь ты?
		«Куда? Уж эти мне поэты!»
		Замечу кстати: все поэты —
		Я шлюсь на вас, мои поэты;
		И пеньем были заняты:
		Вы, равнодушные счастливцы,
		Вот время: добрые ленивцы,
		Эпикурейцы-мудрецы,
		И знать, и моды образцы,
		Девицы, красавицы,
		Глаза внимательной девицы
		Разыграйтесь, девицы,
		Тревожат сон отроковицы,
		Тут был, однако, цвет столицы,
		(Пустые бредни, небылицы,
		Британской музы небылицы
		Хранили многие страницы
		А между тем две, три страницы
		А я, быть может, я гробницы
		Блеснет заутра луч денницы
		И детям прочили венцы
		Вы, школы Левшина[67 - Левшин, автор многих сочинений по части хозяйственной.] птенцы,
		Необходимые глупцы;
		Друзья-соседи, их отцы.
		Ее изнеженные пальцы
		Не знали игл; склонясь на пяльцы,
		Про Ольгу: такова любовь!
		Ах, может быть, ее любовь
		Вражда, надежда и любовь,
		Смиренной девочки любовь?
		Забота юности – любовь?
		Мы не слыхали про любовь;
		Опять тоска, опять любовь!..
		Пугая робкую любовь,
		Воспомня прежнюю любовь,
		Доныне дамская любовь
		Ко благу чистая любовь
		Друзей соединила б вновь!
		Ее привлечь умели вновь,
		То молчалив, то весел вновь;
		Чувствительны, беспечны вновь,
		Досада? суетность? иль вновь
		Потом разговорился вновь
		Что делать! повторяю вновь:
		Играла жизнь, кипела кровь;
		Всегда таков: нахмуря бровь,
		Меня покойница свекровь». —
		В нем рано волновали кровь.
		Зажгло в увядшем сердце кровь,
		И нынче – Боже! – стынет кровь,
		Стишков чувствительных тетрадь
		(Смотрите первую тетрадь)
		И эту пятую тетрадь
		Большой, взъерошенный медведь;
		Но, муза! прошлое забудь.
		Что за душа!.. Когда-нибудь
		Мечтая с ним когда-нибудь
		Когда случалось где-нибудь
		Докончу после как-нибудь.
		Он позволял – не как-нибудь,
		Чему-нибудь и как-нибудь,
		Плетется рысью как-нибудь;
		Не отшутился как-нибудь,
		А волочился как-нибудь;
		Душа ждала… кого-нибудь,
		Переменил на что-нибудь.
		Провозглашали что-нибудь,
		У Ольги плечи, что за грудь!
		Ох, силы нет… устала грудь…
		Умыть лицо, плеча и грудь:
		Уловку выдумав и грудь
		Предчувствия теснили грудь.
		Теснило ей младую грудь;
		Стеснялась пламенная грудь!
		Куда! и снова дело врозь». —
		Он отличился, смело в грязь
		Онегин сохнет, и едва ль
		Перед которой жизни даль
		И нечто, и туманну даль,
		Ни охлаждающая даль,
		Которой ничего не жаль,
		Ей иль не видно, иль не жаль;
		А старой мне печали жаль.
		Ну что ж? ты едешь: очень жаль.
		Он пел разлуку и печаль,
		Познал я новую печаль;
		Одна привычная печаль.
		Легла. Над нею вьется Лель,
		Слова: бор, буря, ведьма, ель,
		Заводов, вод, лесов, земель
		Хозяин полный, а досель
		Зачем, как тульский заседатель,
		Или какой-нибудь издатель
		Хоть ревматизма? – ах, Создатель!
		Театра злой законодатель,
		Непостоянный обожатель
		Приехал Ольгин обожатель.
		Призрака суетный искатель,
Апулей – (ок. 124 до н. э. – ?) – римский писатель. 
		Читал охотно Апулея[72 - Апулей – (ок. 124 до н. э. – ?) – римский писатель. ],
		Или блистали, мой читатель;
		Достопочтенный мой читатель!
		Вы согласитесь, мой читатель,
		Кто б ни был ты, о мой читатель,
		Чтобы насмешливый читатель
		Но что бы ни было, читатель,
		Поэт, задумчивый мечтатель,
		Еж, мрак, мосток, медведь, метель
		И перелетная метель
		Вот наш Онегин – сельский житель,
		Кто ты, мой ангел ли хранитель
		Он мыслит: «Буду ей спаситель.
		Или коварный искуситель:
		Не потерплю, чтоб развратитель
		Порядка враг и расточитель,
		Короткий вызов, иль картель:
		Сняла, разделась и в постель
		Блестит и вьется; но постель
Цицерон Марк Туллий (106—43 до н. э.) – римский политический деятель. 
		Онегин, добрый мой приятель,
		Расстаться нынче как приятель.
		«Скажите: где же ваш приятель? —
		С печальной Таней наш приятель;
		«Как Таня выросла! Давно ль
		Но, господа, позволено ль
		И восклицанья, и хлеб-соль.
		Звал друга Ленский на дуэль.
		Ах, слушай, Ленский; да нельзя ль
		Ты заплатил безумству дань.
		И заслужи мне славы дань:
		Кривые толки, шум и брань!
		К ним путь открыт. Пробилась брань
		Но полно, полно; перестань:
		За их естественную грань,
		За воротами. Через день
		И заиграет яркий день;
		Он подъезжает каждый день;
		Ему являлась каждый день,
		Развозят Таню каждый день
		И после, дома целый день,
		Что занимало целый день
		Младые ветви в знойный день
		И всходит постепенно день.
		Едва рождающийся день.
		Короче становился день,
		Вдался в задумчивую лень:
		Ее рассеянную лень.
		Его тоскующую лень, —
		Они сошлись. Волна и камень,
		Стихи и проза, лед и пламень
		Надежно ввинченный кремень
		Взведен еще. За ближний пень
		Ждала высокая ступень.
		Сойду в таинственную сень,
		Она в оставленную сень,
		Лесов таинственная сень
		Так одевает бури тень
		За ней он гонится, как тень;
		Давать насильственную тень.
		Его страдальческая тень,
		Где окровавленная тень
		Зимой, когда ночная тень
		В Академический Словарь.
		Хоть и заглядывал я встарь
		Немного растворила дверь…
		Им настежь отворяет дверь,
		А не щетиниться, как зверь;
		Они приехали теперь.
		Младое сердце. «Но теперь
		И любопытная теперь
		Но вот толпа заколебалась,
		Его невеста отдалась.
		С печальным шумом обнажалась,
		К хозяйке дама приближалась,
		Тянулся к югу: приближалась
		С супругом чуть не развелась;
		Пора пришла, она влюбилась.
		И как вакханочка резвилась,
		Анисья тотчас к ней явилась,
		Уж утром рано вновь явилась
		И наша дева насладилась
		Вдруг мысль в уме ее родилась…
		Под вечер иногда сходилась
		И в сердце дума заронилась;
		К плечу головушкой склонилась.
		В смятенье Таня торопилась,
		И дверь пред ними отворилась,
		И сердцем далеко носилась
		Пока звезда еще катилась,
		Покойно жизнь его катилась;
		Татьяна с ключницей простилась
		Роса опустилась; ………………………
		Роса опустилась; ………………………
		Сорочка легкая спустилась
		За нею буйно волочилась,
		К несчастью, Ларина тащилась,
		Татьяна молча оперлась,
		Дрожащей ручкой оперлась
		Поэта память пронеслась,
		Ей-ей! не то, чтоб содрогнулась
		И Таня в ужасе проснулась…
		Раздался… хижина шатнулась…
		У ней и бровь не шевельнулась;
		Потом хозяйством занялась,
		В его лице? Зачем он здесь?
		Что, сплин иль страждущая спесь
		«Теперь сходитесь».
		Фагот и флейта раздались.
		Под ними струйки извились
		Какие б чувства ни таились
		«Куда, куда вы удалились,
		И восклицанья полились.
		В одном Онегине слились.
		Стихи на случай сохранились;
		Они прошли иль изменились…
		Все чувства в Ленском помутились,
		В единый образ облеклись,
		Младые дни мои неслись.
		Две сосны корнями срослись;
		И после важно разошлись,
		«Зачем вечор так рано скрылись?» —
		Едва за блюдечки взялись,
		Как будто делом занялись.
		Старушки с плачем обнялись,
		Я думала: пойдет авось;
		Как много в нем отозвалось!
		Оно как будто разрывалось.
		Но поздно; время ехать. Сжалось
		Но скоро всё перевелось;
		Для сердца русского слилось!
		И всё, прощаясь, суетилось
		Лишь смертной бледностью покрылось
О Русь!
		За ней ленивей волочусь.
		И я – со вздохом признаюсь —
		Слезами горько обливаясь,
		К минуте мщенья приближаясь,
		Онегин, втайне усмехаясь,
		Старушка, с дочерью прощаясь,
		Толпа жужжит, за стол садясь.
		Служанок била осердясь —
		С коня калмыцкого свалясь,
		Головкой томною склонясь;
		Ей протянул; она скрепясь
		Всё это мужа не спросясь.
		Мужчины против; и, крестясь,
		Безмолвно буду я зевать
		Она забыла; стала звать
		Там каждый вечер убивать?»
		Не ходи подсматривать
		Не ходи подслушивать
		Иль край одежды целовать.
		Таить надежду, ревновать,
		Не перестали волновать
		Казаться мрачным, изнывать,
		Не может ничего скрывать.
		Увы, не трудно угадать!
		Умом и страстью побеждать,
		Невольной ласки ожидать,
		Не может он мне счастья дать».
		Любить, душевно уважать
		Татьяна силится бежать:
		Тебе на зов не приезжать». —
		В устах старался удержать
		И жницы в волны погружать
		Меня презреньем наказать.
		Что я могу еще сказать?
		Так, если правду вам сказать,
		И всё одно и то же квакать,
		Мы их обязаны ласкать,
		Кричит: «Да перестаньте плакать,
Где равную тебе сыскать?
		Татьяна хочет отыскать.
		В субботу. Оленька и мать
		Моя Татьяна понимать
		Внимать вам долго, понимать
		Стал первый тихо подымать.
		И добродетельная мать.
		Смирив со временем (как знать?),
		И о былом воспоминать?
		Под ним (как начинает капать
		Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;
		Еще не перестали топать,
		В печурку спать.
		В печурку спать.
		Не преставая наступать,
		Остро иль нет я мог соврать.
		Развитым локоном играть
		Не станут важно разбирать,
		Чтоб эпиграфы разбирать,
		Пред вами в муках замирать,
		Бал петербургский описать;
		Тогда-то я начну писать
		Чтоб книжки здесь одной читать.
		Она готова разболтать.
		Я не ропщу: зачем роптать?
		И всё тогда пошло на стать.
		Того, по ком она вздыхать
		Там пахарь любит отдыхать,
		Остро и тупо отвечать,
		Нейдет она зиму встречать,
		Метаясь, хочет закричать:
		Порой расчетливо смолчать,
		И думал: глупо мне мешать
		Морозной пылью подышать
		Пустынный замок навещать,
		О Рождестве их навещать
		От отступлений очищать.
		Татьяна ах! а он реветь,
		Ожесточиться, очерстветь
		Ожесточиться, очерстветь
		Ожесточиться, очерстветь
		Она должна в нем ненавидеть
		Решась кокетку ненавидеть,
		Она его не будет видеть;
		Пред поединком Ольгу видеть,
		Спешат явиться, прогреметь,
		И наконец окаменеть
		И наконец окаменеть
		И наконец окаменеть
		Блеснуть, пленить и улететь.
		He мысля гордый свет забавить,
		Я вас люблю (к чему лукавить?),
		Печальный жребий свой прославить,
		И после тайно обесславить
		Я знаю: дам хотят заставить
		Иль помириться их заставить,
		Могу ли их себе представить
		Хотел бы я тебе представить
		Мне было б грустно мир оставить.
		Я вас прошу, меня оставить;
		И потужить, и позлословить,
		Прикажут Ольге чай готовить,
		Для звуков жизни не щадить,
		Порядок новый учредить.
		Чтоб только время проводить,
		Как рано мог уж он тревожить
		С Татьяной нам не ворожить.
		Сбираясь ночью ворожить,
		Когда ж хотелось уничтожить
		Он мог бы чувства обнаружить,
		Он должен был обезоружить
		Своим приездом поразить;
		Улан умел ее пленить,
		Страдалец мыслит жизни нить
		В волнах чудесных укрепить,
		И лень ей далее ступить.
		Любовной лестью усыпить,
		Кого ж любить? Кому же верить?
		Стараться важно в том уверить,
		Разуверять, заставить верить,
		Как рано мог он лицемерить,
		Кому не скучно лицемерить,
		Порой расчетливо повздорить,
		Умел он весело поспорить,
		Поклялся Ленского взбесить
		И уж порядком отомстить.
		И в сад идет она грустить,
		Еще грустят… На что грустить?..
		Он думал Оленьку смутить,
		Как мы ни бились, отличить.
		Пастух, плетя свой пестрый лапоть,
Предвещание свадьбы; первая песня предрекает смерть.
Предвещание свадьбы; первая песня предрекает смерть.
		Милей кошурка сердцу дев[50 - Зовет кот кошуркуВ печурку спать.Предвещание свадьбы; первая песня предрекает смерть.].
		Но воля и рассудка власть
		Бедняжка в обморок упасть;
		Письмо Татьяны перевесть.
		Его любви младую повесть,
		Свою доверчивую совесть
		Знакомство покороче свесть.
		Я знаю: в вашем сердце есть
		Хоть поздно, а вступленье есть.
		Охоты узы брака несть,
		И мог бы в обществе принесть
		Кругом соседей много есть;
		Но мне порукой ваша честь,
		Куда мне их и перечесть». —
		Кончаю! Страшно перечесть…
		Я классицизму отдал честь:
		Вам соблазнительную честь?
		И гордость, и прямая честь.
		Родной земли спасая честь,
		Не правда ль? Вам была не новость
		Какой ответ? одну суровость.
		Так точно равнодушный гость
		Под старость жизнь такая гадость…»
		Где, вечная к ней рифма, младость?
		И меркнет милой Тани младость:
		Люблю я бешеную младость,
		Летит обжорливая младость
		Гадает ветреная младость,
		Зато и пламенная младость
		Мечты, мечты! где ваша сладость?
		Здоровье, жизни цвет и сладость,
		Что устрицы? пришли! О радость!
		И тесноту, и блеск, и радость,
		Вражду, любовь, печаль и радость
		Мне тяжела теперь и радость,
		Настали святки. То-то радость!
		Sel alia tempora![63 - Но времена иные! (лат.)] Удалость
		В его душе родили жалость:
		Тогда имели вы хоть жалость,
		Вас привело? какая малость!
		Ее смущение, усталость
		(Как сон любви, другая шалость)
		Чуть помня их любовь и злость.
		Цветы, любовь, деревня, праздность,
		Кто ей внушал и эту нежность,
		И слов любезную небрежность?
		Что пылких душ неосторожность
		Самолюбивую ничтожность
		Всегда я рад заметить разность
Один из наших критиков, кажется, находит в этих стихах непонятную для нас неблагопристойность.
Один из наших критиков, кажется, находит в этих стихах непонятную для нас неблагопристойность.
		Онегин тихо увлекает[53 - Один из наших критиков, кажется, находит в этих стихах непонятную для нас неблагопристойность.]
		Мечтам невольная преданность,
		Неподражательная странность
		Без звезд и без месяца вся озаряется дальность.
		В забвенье шепчет наизусть
		Чужой восторг, чужую грусть,
		Желанье сердца ей шепнуть.
		У нас немудрено блеснуть.
		Не без того, чтоб не вздохнуть,
		Пойдемте вместе отдохнуть…
		И погулять и отдохнуть:
		От жизни прошлой отдохнуть.
		Изменят – рад был отдохнуть.
		И человека растянуть
		Свершить смиренный жизни путь!
		И очень рад, что прежний путь
		Татьяне страшен зимний путь.
		Пускаюсь ныне в новый путь
		Пускается в обратный путь.
		На дровнях обновляет путь;
		Мне стало страшно – так и быть…
		О нем два сердца, может быть,
		На два прибора стол накрыть;
		Полуживого забавлять,
		Приятной лестью забавлять,
		Или по почте поздравлять,
		Ему подушки поправлять,
		Самодержавно управлять,
		Шутя невинность изумлять,
		Не зная, как его понять,
		– Нимало. – «Не могу понять.
		Поэму песен в двадцать пять.
		Я вас хочу предостеречь.
		Прошу мою заметить речь:
		Всегда восторженную речь
		Уже пришло ему невмочь.
		С больным сидеть и день и ночь,
		Не отходя ни шагу прочь!
		Вот вам письмо его точь-в-точь.
		– Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. —
		Ты негу жизни узнаешь,
		А на последнем прочитаешь:
		На первом листике встречаешь
		«Привычка, Ленский». – Но скучаешь
		Блаженство темное зовешь,
		И славно зиму проведешь.
		Отвсюду воскресить прикажешь:
		Уж к ним и носу не покажешь.
		– Ты прав, и верно нам укажешь
		Заедем к ним; ты их обяжешь;
		Быть может, повод подаю!
		Себя на суд вам отдаю.
		Стыдом и страхом замираю…
		Как мусульман в своем раю,
		Я только в скобках замечаю,
		Отныне я тебе вручаю,
		Но та, которую не смею
		Ее ничтожность разумею
		Татьяна в лес; медведь за нею;
		В сугробах снежных перед нею
		Шумит, клубит волной своею
		Тревожить лирою моею,
		И наконец перед зарею,
		По чашкам темною струею
		Едва заметною струею
		То длинный сук ее за шею
		Покамест упивайтесь ею,
		Я русской речи не люблю.
		Простите мне: я так люблю
		Летучей славы не ловлю.
		Читаю мало, долго сплю,
		Благодарю тебя. Тобою,
		Выводит с солнцем за собою
		Шла, шла. И вдруг перед собою
		Несносно видеть пред собою
		Соседи шепчут меж собою:
		Быть может, унесла с собою
		И про нее между собою
		Учитесь властвовать собою:
		Когда безмолвно пред тобою
		«Дитя мое, Господь с тобою!» —
		Но скоро были мы судьбою
		Стоит с поникшей головою,
		Склонясь усталой головою,
		К нему с повинной головою.
		Качая важно головою,
		Берет в рассеянье свою.
		Открою душу вам свою?
		Уж отдала судьбу свою.
		И клонит голову свою
		Выходят кольца чередою;
		Бегущим бурной чередою
		Лишь изредка гул от мостов пробежит над водою;
		Лишь изредка гул от мостов пробежит над водою;
		Дай окроплю святой водою,
		Из блюда, полного водою,
		Перед хозяйкой молодою,
		Я помню море пред грозою:
		Над отуманенной рекою;
		И сад над светлою рекою.
		Брега с недвижною рекою
		С блестящей Ниной Воронскою,
		Какой волшебною тоскою
		Читаю с тайною тоскою
		Разлитый Ольгиной рукою,
		Заря багряною рукою
		Заря багряною рукою
		И что потом с улыбкой злою
		Огонь потух; едва золою
		Здесь с ним обедывал зимою
		Но так и быть! Судьбу мою
		Быть может, на беду мою,
		Примите исповедь мою:
		Татьяну милую мою
		Татьяну милую мою!
		Сравняла пухлой пеленою;
		Вишеньем, малиною,
		Спустя три года, вслед за мною,
		Сюда пожалуйте, за мною.
		Разостлан был передо мною.
		Письмо Татьяны предо мною;
		Онегин был готов со мною
		Меняет с каждою весною.
		Архивны юноши толпою
		И вслед за чинною толпою
		Чтоб не забыть, о ком пою…
		Нетерпеливому герою.
		Луна сокрылась за горою,
		Как часто летнею порою,
		Что Нина мраморной красою
		С ее холодною красою
		Любуясь шумной теснотою,
		И за могильною чертою
		Улан любим ее душою…
		Уверен будучи душою,
		Довольно! С ясною душою
		Татьяна (русская душою,
В прежнем издании, вместо домой летят, было ошибкою напечатано зимой летят (что не имело никакого смысла). Критики, того не разобрав, находили анахронизм в следующих строфах. Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю.
В прежнем издании, вместо домой летят, было ошибкою напечатано зимой летят (что не имело никакого смысла). Критики, того не разобрав, находили анахронизм в следующих строфах. Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю.
		Домой летят во весь опор[35 - В прежнем издании, вместо домой летят, было ошибкою напечатано зимой летят (что не имело никакого смысла). Критики, того не разобрав, находили анахронизм в следующих строфах. Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю.].
		«А что?» – «Я выбрал бы другую,
		И вот ввели в семью чужую…
		«Ах, няня, няня, я тоскую,
		Песенку заветную,
		«Неужто ты влюблен в меньшую?» —
		Не ты ль, с отрадой и любовью,
		Звала Полиною Прасковью
		Приникнул тихо к изголовью?
		Бывало, писывала кровью
		И Ленский пешкою ладью
		Его Очаковской медалью!
		И, полный искренней печалью,
		И снова, преданный безделью,
		Какому злобному веселью,
		Уселся он – с похвальной целью
		Чего хочу? с какою целью
		Перед тобою слезы лью,
		С тобой теперь я слезы лью;
		И, задыхаясь, на скамью
		Ее на шаткую скамью
		Стихи без меры, по преданью,
		Сюда, назло правописанью,
		Со временем (по расчисленью
		Когда благому просвещенью
		С восточной гущей кофе пью.
		По цветникам летя к ручью,
		Твоей защиты умоляю…
		А что? Да так. Я усыпляю
		И смело ей себя вверяю…
		Китайский чайник нагревая;
		Бывало, пушка зоревая
		Спадает глыба снеговая.
		Музыка будет полковая!
Глава первая
		Мой бедный Ленский! изнывая,
		Что, безотрадно изнывая,
		Бразды пушистые взрывая,
		С крутого берега сбегая,
		Уж ей Филипьевна седая
		Скотинины, чета седая,
		В деревне лето провождая,
		Ее голубка молодая,
		И горожанка молодая,
		Негоциантка молодая,
		Увы! невеста молодая
		Певцу Гюльнары подражая,
		Вошел… Ах, новость, да какая!
		Онегин, взорами сверкая,
		Летит кибитка удалая;
		Рожок и песня удалая…
		Урок ваш выслушала я?
		Быть может, поступила я:
Глава седьмая
Глава восьмая
		Уж никуда не годна я…
		Ее наперсница родная,
		Он верил, что душа родная
		Где скучный муж, ей цену зная
		(Судьбу, однако ж, проклиная),
		Ты знаешь, непонятна я…
		Скажи, фонтан Бахчисарая!
		Плохой журнал перебирая,
		За листом лист перебирая,
		Но, дверь тихонько отпирая,
		Благословенные края!
Глава вторая
		Румяное утро. – Была то година златая.
		Таков ли был я, расцветая?
		С детьми всех возрастов, считая
		В беспечной неге не считая,
		Настала осень золотая.
Глава четвертая
Глава шестая
		Смеркалось; на столе, блистая,
		На солнце искрами блистая,
		А ложа, где, красой блистая,
		Вот жизнь Онегина святая;
Глава пятая
		Лишь лодка, веслами махая,
		Не отдала бы сердца я!
		Но та, сестры не замечая,
		Вдруг ветер дунул, загашая
		Все предрассудки истребя,
		А единицами – себя.
		Поэт высказывал себя;
		Любите самого себя,
		Вздыхать и думать про себя:
		Был должен оказать себя
		Как он умел забыть себя!
		«Кто любит более тебя,
		Залог достойнее тебя,
		Когда же черт возьмет тебя!»
		Трудов напрасно не губя,
		Сам о себе везде трубя
		И наслаждаясь не любя.
		Вниманье дружбы возлюбя,
		Одним дыша, одно любя,
		Всем сердцем юношу любя,
		Как, сердца исповедь любя,
		Евгений, тяжбы ненавидя,
		Большой потери в том не видя
		Что едут гости. Вдруг увидя
		Жеманный кот, на печке сидя,
		На крик испуганный ея
		Но от косматого лакея
		Высокой страсти не имея
		Она, взглянуть назад не смея,
		Не мог он ямба от хорея,
		В те дни, когда в садах Лицея
		Во-первых (слушай, прав ли я?),
		Там некогда гулял и я:
		В сем омуте, где с вами я
		В сем омуте, где с вами я
		В сем омуте, где с вами я
Эклога – жанр идиллической поэзии пастушеского содержания.
Эклога – жанр идиллической поэзии пастушеского содержания.
		Где я могу… – «Опять эклога![34 - Эклога – жанр идиллической поэзии пастушеского содержания.]
Примечания
В журналах осуждали слова: холоп, молвь и топ как неудачное нововведение. Слова сии коренные русские. «Вышел Бова из шатра прохладиться и услышал в чистом поле людскую молвь и конский топ» (Сказка о Бове Королевиче). Хлоп употребляется в просторечии вместо хлопание, как шип вместо шипения:
В журналах осуждали слова: холоп, молвь и топ как неудачное нововведение. Слова сии коренные русские. «Вышел Бова из шатра прохладиться и услышал в чистом поле людскую молвь и конский топ» (Сказка о Бове Королевиче). Хлоп употребляется в просторечии вместо хлопание, как шип вместо шипения:
    (Древние русские стихотворения)
    (Древние русские стихотворения)
		Признаться, рад писать и я,
		Лишь только грянет с корабля,
		Когда вас видишь с корабля
		Прочел скептического Беля,
		Как вас впервой увидел я;
		Прочел творенья Фонтенеля,
		Об них недаром вспомнил я.
		С ключами старого Кремля;
		Когда страстей угаснет пламя
		Уединенные поля,
		Когда прибегнем мы под знамя
		Так наше ветреное племя
		Условий света свергнув бремя,
		Мне памятно другое время!
		Придет, придет и наше время,
		С ним подружился я в то время.
		Держу я счастливое стремя…
		«Так, видно, Бог велел. Мой Ваня
		Стара; тупеет разум, Таня;
		А нынче всё мне тёмно, Таня:
		И мало к ней привязан я;
		Хоть каплю жалости храня,
О деревня!
		Он говорил: дождусь ли дня?..»
О деревня!
		Здорова ль ваша вся родня?
		Каким никогда не украшено небо полудня;
		Он Ольгу прочил за меня,
		Пусть пишет далее меня».
		Вы не оставите меня.
		Чтоб он не называл меня…» —
		Теперь узнать вам от меня,
		Да ты не слушаешь меня…» —
		Прелестней чем-то для меня.
		«И, никого, уверен я!
		Их вовсе недостоин я.
		Сменяет хилого коня.
		Выходит, требует коня
		И в дрожках вол, рога склоня,
		Проказы женские кляня,
		Зашибло…» – «Расскажи мне, няня,
		«Как недогадлива ты, няня!» —
		«Да как же ты венчалась, няня?» —
		Вздыхает и, себе присвоя
		То воля неба: я твоя;
		Что Ольга резвая твоя?»
		Так близко!.. Но судьба моя
		Что мне сулит судьба моя?»
		Нет, не пошла Москва моя
		«Да кто ж она?» – «Жена моя».
		Ему чужда душа моя;
		Мне снились, и душа моя
		Не только грусть… душа моя,
		Не гневайся, душа моя,
		Сегодня очередь моя.
		Но чтоб продлилась жизнь моя,
		О юность легкая моя!
		«Кому же, милая моя?
		Мне тошно, милая моя:
		О пташка ранняя моя!
		Являл нам своего героя
		Письмо для милого героя…
		Свой слог на важный лад настроя,
		Завоет сдуру: это я!
		По вольному распутью моря
		Под ризой бурь, с волнами споря,
		Ей странен. Чтенью предалася
		Потом за книги принялася.
		Кто странным снам не предавался,
		В душе твой голос раздавался
		И одевался…
		Кто черни светской не чуждался,
		Но шпор незапный звон раздался,
		И муж Татьянин показался,
		Как мелким бесом рассыпался!
		Перед Онегиным собрался
		Откажут – мигом утешался;
		Отец его тогда скончался.
		Уж как он Танею прельщался,
		Спокойно в очередь добился,
		И кто ж из-под него явился?
		Кто в пятьдесят освободился
		Близ Ольги в думу погрузился,
		Но вдруг сугроб зашевелился,
		Он в том покое поселился,
		Лет сорок с ключницей бранился,
		Расстался б с музами, женился,
		Во многом он бы изменился,
		Всё тот же ль он иль усмирился?
		Скажите, чем он возвратился?
		Зато в углу своем надулся,
		Другой лукаво улыбнулся,
		Заметив, что Владимир скрылся,
		Зевая, за перо взялся,
		В красавиц он уж не влюблялся,
		Ты в сновиденьях мне являлся,
		Онегин дома заперся,
		Уж темно: в санки он садится.
		Одежды край поднять стыдится;
		И узнавать себя стыдится;
		Невольно в зеркало глядится
		Поднять ей некогда; боится,
		Морозной пылью серебрится
		Лишь крик протяженный из дальней промчится
		Лишь крик протяженный из дальней промчится
		Спешит Онегин одеваться,
		О ножки, полно заблуждаться!
		Теперь готов уж отказаться.
		В делах и в слоге поправляться,
		Слуге велит приготовляться
		Но полно. Мне пора заняться
		И утро в полночь обратя,
		И, близ него ее заметя,
		В вас искру нежности заметя,
		Случайно вас когда-то встретя,
		У скучной тетки Таню встретя,
		«Как быть? Татьяна не дитя, —
		Любви, как милое дитя.
		Забав и роскоши дитя.
		Чтоб не измучилось дитя,
		С послушной куклою дитя
		Татьяна любит не шутя
		Учил его всему шутя,
		Приготовляется шутя
		Старушка молвила кряхтя. —
		Теперь, заране торжествуя,
		Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
		Надулся он и, негодуя,
		А почему, не вижу я.)
		Мне в том сознаться, вижу я.
		Его волшебная струя
		Его лошадка, снег почуя,
		Вопрос нередко слышу я:
		Все жадной скуки сыновья.
		Пересказать не в силах я;
		Но вы, блаженные мужья,
		Чего ж вам более, друзья?
		Прелестны, милые друзья!
		Купаюсь, милые друзья.
		Купаюсь, милые друзья.
		Купаюсь, милые друзья![66 - В первом издании шестая глава оканчивалась следующим образом:А ты, младое вдохновенье,Волнуй мое воображенье,Дремоту сердца оживляй,В мой угол чаще прилетай,Не дай остыть душе поэта,Ожесточиться, очерстветьИ наконец окаменетьВ мертвящем упоенье света,Среди бездушных гордецов,Среди блистательных глупцов,XLVIIСреди лукавых, малодушных,Шальных, балованных детей,Злодеев и смешных и скучных,Тупых, привязчивых судей,Среди кокеток богомольных,Среди холопьев добровольных,Среди вседневных, модных сцен,Учтивых, ласковых измен,Среди холодных приговоровЖестокосердной суеты,Среди досадной пустотыРасчетов, душ и разговоров,В сем омуте, где с вами яКупаюсь, милые друзья.]
		Сегодня, милые друзья,
		Людей священные друзья;
		Нецеремонные друзья,
		В такой альбом, мои друзья,
		Теперь от вас, мои друзья,
		Любви мечтательной друзья.
		Приятней, если он, друзья,
		От делать нечего друзья.
		Всё это значило, друзья:
		Теперь беседуют друзья:
		С ним оставались вы друзья:
		Давал я. Помните ль, друзья?
		Сей легкой жизнию, друзья!
		Уж эти мне друзья, друзья!
		Моя студенческая келья
		Воспела детские веселья,
		Так пчел из лакомого улья
		Гремят отдвинутые стулья;
		Ребят дворовая семья
		Простая, русская семья,
		Однообразная семья,
		Что их бессмертная семья
		Соседей добрая семья,
		Кто будет там? своя семья.
		Довольно, милый… Вся семья
		Любви безумные страданья
		И безыменные страданья…
		То были тайные преданья
		Одушевленные созданья,
		А закулисные свиданья?
		Что было следствием свиданья?
		Добиться тайного свиданья…
		Угрозы, толки, предсказанья,
		Что наши лучшие желанья,
		Где бурные любви желанья,
		Души доверчивой признанья,
		Ее сердечного признанья
		То на листках воспоминанья,
		Молить и требовать признанья,
		Потом, в отплату лепетанья,
		Что наши свежие мечтанья
		Высокопарные мечтанья,
		И вы, заветные мечтанья,
		Безмолвный памятник мечтанья,
		Счастливой силою мечтанья
		Где жил питомец вдохновенья,
		Когда же дело до Евгенья
		Благодарю за наслажденья,
		Невинных лет предубежденья
		Уничтожать предрассужденья,
		По тайной воле провиденья,
		Всё те же слышать возраженья,
		Онегин с первого движенья,
		А оставлял без сожаленья,
		Онегин взором сожаленья
		С невольным вздохом сожаленья;
		Читал когда-то наставленья,
		Пошли приветы, поздравленья:
		В глуши забытого селенья
		Есть место: влево от селенья,
		Ловить минуту умиленья,
		Но прежде просит позволенья
		Мгновенной жатвой поколенья,
		Питая горьки размышленья,
		Еще предвижу затрудненья:
		Души неопытной волненья
		Блажен, кто ведал их волненья
		Я должен буду, без сомненья,
		Он их искал без упоенья,
		Несут на блюдечках варенья,
		Прими ж мои благодаренья,
		Разлуку, слезы примиренья,
		Мои летучие творенья,
		За грусть, за милые мученья,
		Несчастной ревности мученья,
		Не знала б горького мученья.
		В благом пылу нравоученья
		К послу такого порученья
		Обряд известный угощенья:
		Любви невинной излиянья;
		В пяти верстах от Красногорья,
		Вперед, вперед, моя исторья!
		Вечор уж как боялась я!
		Что с вами днем увижусь я…
		Так люди (первый каюсь я)
		Уж к морю отправляюсь я.
		С приятелем стреляюсь я.
		А что ж Онегин? Кстати, братья!
Глава третья
		Заветный клад и слез и счастья,
		Их речи слышит без участья,
		Его вседневные занятья
		Журчанье тихого ручья;
		Постой, тебя представлю я». —
		С толпою чувства разделяя,
		И я, в закон себе вменяя
		Вот север, тучи нагоняя,
		Куда, зачем стремлюся я?
II
II
II
II
II
II
II
III
III
III
III
III
III
III
LIII
LIII
XLIII
XLIII
XLIII
XLIII
XLIII
VIII
VIII
VIII
VIII
VIII
VIII
VIII
LVIII
XLVIII
XLVIII
XLVIII
XLVIII
XVIII
XVIII
XVIII
XVIII
XVIII
XVIII
XVIII
XVIII
XXVIII
XXVIII
XXVIII
XXVIII
XXVIII
XXVIII
XXVIII
XXVIII
XXXVIII
XXXVIII
XXXVIII
XXXVIII
XXXVIII
XIII
XIII
XIII
XIII
XIII
XIII
XIII
XXIII
XXIII
XXIII
XXIII
XXIII
XXIII
XXIII
XXIII
XXXIII
XXXIII
XXXIII
XXXIII
XXXIII
XXXIII
XXXIII
XXXIII
LII
LII
XLII
XLII
XLII
XLII
XLII
XLII
VII
VII
VII
VII
VII
VII
VII
VII
LVII
XLVII
XLVII
XLVII
XLVII
XLVII
XLVII
XVII
XVII
XVII
XVII
XVII
XVII
XVII
XV. XVI. XVII
XXVII
XXVII
XXVII
XXVII
XXVII
XXVII
XXVII
XXVII
XXXVII
XXXVII
XXXVII
XXXVII
XXXVII
XXXVII
XXXVI. XXXVII
XII
XII
XII
XII
XII
XII
XII
XII
XXII
XXII
XXII
XXII
XXII
XXII
XXII
XXII
XXXII
XXXII
XXXII
XXXII
XXXII
XXXII
XXXII
XXXII
LI
LI
LI
LI
XLI
XLI
XLI
XLI
XLI
XLI
XXXIX. XL. XLI
VI
VI
VI
VI
VI
VI
VI
LVI
XLVI
XLVI
XLVI
XLVI
XLVI
I. II. III. IV. V. VI
XVI
XVI
XVI
XVI
XVI
XVI
XVI
XXVI
XXVI
XXVI
XXVI
XXVI
XXVI
XXVI
XXVI
XXXVI
XXXVI
XXXVI
XXXVI
XXXVI
XXXVI
XXXVI
XI
XI
XI
XI
XI
XI
XI
XI
XXI
XXI
XXI
XXI
XXI
XXI
XXI
XXI
XXXI
XXXI
XXXI
XXXI
XXXI
XXXI
XXXI
XXXI
XL
XL
XL
XL
XL
XL
XXXIX. XL
IV
IV
IV
IV
IV
IV
IV
LIV
LIV
XLIV
XLIV
XLIV
XLIV
XLIV
XLIII. XLIV
XIV
XIV
XIV
XIV
XIV
XIV
XIV
XIII. XIV
XXIV
XXIV
XXIV
XXIV
XXIV
XXIV
XXIV
XXIV
XXXIV
XXXIV
XXXIV
XXXIV
XXXIV
XXXIV
XXXIV
XXXIV
LV
LV
XLV
XLV
XLV
XLV
XLV
XLV
XV
XV
XV
XV
XV
XV
XV
XXV
XXV
XXV
XXV
XXV
XXV
XXV
XXV
XXXV
XXXV
XXXV
XXXV
XXXV
XXXV
XXXV
XXXV
IX
IX
IX
IX
IX
IX
IX
LIX
XLIX
XLIX
XLIX
XLIX
XIX
XIX
XIX
XIX
XIX
XIX
XIX
XIX
XXIX
XXIX
XXIX
XXIX
XXIX
XXIX
XXIX
XXIX
XXXIX
XXXIX
XXXIX
XXXVIII. XXXIX
XXXVIII. XXXIX
XXXVII. XXXVIII. XXXIX
LX
XX
XX
XX
XX
XX
XX
XX
XX
VIII. IX. X
XXX
XXX
XXX
XXX
XXX
XXX
XXX
XXX
		И слез, и рифм et cetera?..
		Горшки, тазы et cetera,
Pe€tri de vanite€ il avait encore plus de cette espe`ce d’orgueil qui fait avouer avec la me^me indiffe€rence les bonnes comme les mauvaises actions, suite d’un sentiment de supe€riorite€, peut-e^tre imaginaire.
Nasce una gente a cuil morir non dole.
Elle e€tait fille, elle e€tait amoureuse.
		И подпись: t. a€. v. Annette;
La, sotto i giorni nubilosi e brevi,
Still for ever, fare thee well.
Оставить отзыв о книге: http://bookscafe.net/comment/pushkin_aleksandr-evgeniy_onegin-16661.html
Другие книги серии «Пишем сочинения по...»: http://bookscafe.net/serie/pishem_sochineniya_po-1628.html
Все книги автора: http://bookscafe.net/author/pushkin_aleksandr-1430.html
		С вином равнять do-re-mi-sol?
Шляпа а la Bolivar.
		Надев широкий боливар[7 - Шляпа а la Bolivar.],
Fare thee well, and if for ever
La morale est dans la nature des choses.
notes
		Qu’e€crirez-vous sur ces tablettes;
O rus!
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке BooksCafe.Net: http://bookscafe.net
		Вот он: мой друг, monsieur Guillot.
		Читай: вот Прадт, вот Walter Scott.
Tout le monde sut qu’il mettait du blanc; et moi, qui n’en croyais rien, je commenзai de le croire, non seulement par l’embellissement de son teint et pour avoir trouve€ des tasses de blanc sur sa toilette, mais sur ce qu’entrant un matin dans sa chambre, je le trouvai brossant ses ongles avec une petite vergette faite exprиs, ouvrage qu’il continua fiиrement devant moi. Je jugeai qu’un homme qui passe deux heures tous les matins а brosser ses ongles, peut bien passer quelques instants а remplir de blanc les creux de sa peau.
    Confessions J. J. Rousseau